По городу рассыпался дождь, а он любил Ее.
В мире завелся ноябрь, а он любил Ее.
Ночь подсматривала за людьми,а он сидел в своей смеркающейся судьбе и любил только Ее.
Когда-то Она бросила его в рай и заперла там. Когда-то он почти наглотался счастья, и его летчица душа звенела от радости.
Ее имя – его талисман, отрава, которая лечит, жизнь, которая сбывается.
У него было непростительно мало времени – он не успевал насмотреться, натрогаться, налюбиться. Он не успевал.
Испачканный осенью парк.
На скамейке лежит молодой человек. Он очень плохо выглядит.
– Мистер, – к нему подошла девочка лет десяти. – Спасите мою кошку.
Молодой человек вынырнул из воспоминаний:
– Где она?
Девочка указала на дуб, на ветке которого сидела пепельная кошка.
– Как её зовут?
– Долли, – несмело ответила девочка. – Её зовут Долли.
Парень встаёт со скамейки, направляется к дереву, лезет вверх.
Кошка пугается и карабкается ещё выше.
– Мне кажется, – молодой человек продолжает преследовать животное. – Долли против того, чтобы я её спасал.
– Она глупая, – девочка виновато улыбнулась.
Парень наконец схватил кошку. Она вырывается и царапается.
– Только не бросайте её вниз, мистер! – взмолилась девочка. – Долли сломает себе лапку.
– Если я не отпущу этого зверя, то сломаю себе лапку я.
Кошка, задрав хвост, летит вниз. Девочка с визгом ловит её у самой земли, благодарит молодого человека и убегает.
Парень неудачно спрыгивает с дерева. Подворачивает ногу. Мимо проходил мужчина в сером плаще. Он попытался помочь молодому человеку встать.
– Прежде чем вы ко мне дотронетесь, хочу предупредить вас, я ВИЧ-инфецированный, – парень испытывающе посмотрел на незнакомца.
– А я недавно болел гриппом, – невозмутимо ответил тот.
– Я просто предупредил.
– Я тоже, – мужчина помогает ему подняться. – Вы живёте далеко отсюда?
– Неужели хотите отвезти меня домой? – съязвил молодой человек.
– Если не возражаете. У меня машина за углом. Простите, я забыл представиться. Роберт Мейсон, менеджер, – протягивает свою визитную карточку.
– Амадей, – просто сказал молодой человек.
– Мне кажется, Амадей, у вас серьёзная травма ноги. Я могу отвезти вас в больницу.
– Мне надоели больницы, мрачно произнёс парень. – У меня серьёзная травма жизни, а нога – это пустяки.
– Как угодно, – Мейсон автоматически взглянул на часы. – Тогда домой?
– Я хочу на скамейку.
Новый знакомый помог Амадею добраться до скамейки.
– Вы можете идти, – парень убрал со лба соломеную прядь.
– Мы же договорились, я вас подвезу.
– Я хочу побыть здесь, – Амадей ложится на скамейку, закрывает глаза.
– Ладно, – Мейсон садится рядом.
– Я пробуду здесь долго.
– Мне некуда спешить. Если я вам не мешаю…
– Не мешаете, – перебил собеседника Амадей. – Вы странный человек, Мейсон.
– Разве?
– Вы страный, – твёрдо повторил парень. – Как можно сажать в свой автомобиль незнакомого человека, к тому же больного человека, и везти его домой. Я вас не понимаю.
– Неприятно чувствовать себя непонятым, – Мейсон растегнул плащ. – Давайте сменим тему. Поговорим, например, о вашем имени.
– Зачем? – Амадей открыл глаза.
– Оно у вас довольно редкое.
– Это моё настоящее имя, – молодой человек сел. – Оно моё уже шесть лет.
– …?
– Это имя мне выбрала любовь, а не родители, – объяснил Амадей.
– Вы меня заинтриговали.
– Я нечаянно.
Некоторое время Мейсон наблюдает за непослушным пуделем. Пёс сбежал от хозяйки и уплетает какую-то штуку.
– Как нога? – наконец спросил Мейсон
– Не знаю, – Амадей равнодушно пожал плечами.
Мейсон даже расстроился:
– Вы действительно не хотите ехать?
Амадей строго взглянул на него:
– Я пришёл к этой скамейке не для того, чтобы через десять минут пойти домой.
Мейсон снял плащ. Огляделся вокруг. Заскучал.
– Раз уж мы здесь сидим, – не выдержал он, – вы не могли бы рассказать, что такого особенного в этой скамейке?
– Зачем? – Амадей становится далёким, неприступным.
– Не знаю, – признался Мейсон.
Амадей поднял руку и продерижировал нею в воздухе.
– С этой скамейки началась моя любовь.
– Понятно.
– Что вам понятно? – резко спросил Амадей.
Мейсон смутился и беспомощно развёл руками.
– Не обижайтесь, – смягчился молодой человек. – Просто я злой.
– Вы не злой. Это я назойливый.
Мимо промчалась пепельная Долли и залезла на дуб.
– Она красивая? – тихо спросил Мейсон.
– Да. Таких больше нет, – Амадей наступил на воспоминание, как на мину. – А её улыбка врезала мне по морде.
– Расскажите о ней, – попросил Мейсон.- Честное слово, это не для того, чтобы поддержать разговор. Мне действительно интересно.
– Конечно, интересно, – согласился Амадей. – Всё, что о ней – безумно интересно. Интересно, что она вошла в мою жизнь без стука, а когда уходила, моё сердце скулило и мчалось за ней, виляя хвостом. Она не любила некрасивых, кусалась глазами и летала только на самолётах с перебитыми крыльями. Она уходила через дверь, чтоб вернуться сквозь стены. Она была очень интересной, а я любил её прозапас.
Амадей замолчал.
Девочка просила какого-то заросшего дядю спасти её кошку.
Мейсон не выдержал:
– Но ведь она возвращалась?
– Возвращалась, – Амадей достал зажигалку.- И стреляла в меня… – Мейсон непонимающе смотрит на него. – … шампанским,- объяснил Амадей. – Она вытворяла что угодно, и я любовался ею,- он балуется зажигалкой. – В тот день я упал с велосипеда, а она сидела на скамейке и ела конфеты.
– На этой скамейке?
– Да. Тогда я ещё не был Амадеем, а в ней каждый узнавал свою мечту. Она была в платье, надетом наизнанку и в рыжем парике.
Она любила парики, а я любил её, – Амадей спрятал зажигалку в кармане куртки. – Я полюбил её до того как увидел, – он пристально посмотрел на Мейсона. – Вы понимаете?
– Стараюсь.
Украшенный осенью парк.
На скамейке сидит девушка в медовом парике и ест конфеты. Вокруг ярко валяются фантики. Мимо неё на велосипеде проносится Амадей. Врезается в бардюр. Шумно падает. Девушка продолжает есть конфеты.
– Неужели тебе меня не жалко? – удивился Амадей.
– Нет, – у неё вкусный голос.
– Что совсем?
– Совсем, – она ошпарила его взглядом.
Амадей встал с земли. Подошёл к девушке. Сел рядом.
– Дай конфету.
Она с безразличным видом даёт ему конфету:
– Я всегда мечтала умереть.
– Правда? – Амадею становилось интересно.
– Конечно. Умереть счастливой, – и обстреляла его улыбкой.
– А я думал, что хочется умирать только когда плохо.
– Ты думал неправильно. Умирать надо счастливым, – и девушка загрызла конфету.
– Почему? – спросил Амадей.
– Понимаешь, – у неё замечательное настроение. – В этом измерении всё кончается, даже счастье. А зачем ждать конца? Лучше кончиться самой.
– Ты слишком пессимистично настроена, – заметил Амадей.
– Может быть, но в моём пессимизме оптимизма больше, чем во всех вас вместе взятых. Оптимизм у меня в крови, – девушка в апельсиновом парике порвала фантик. – Я так давно не смотрела мультики.
– Скучаешь по детству?
– Я обожаю мультики, но это совсем не значит, что мне нравится детство, – по небу пробежало стадо облаков, похожих на ягнят.- Разве мультфильмы и детство – это синонимы?
– Разве нет?
– Мультики – это состояние души, а детство – это маленькая жизнь, которую я терпеть не могу.
Любовь прыгнула ему на плечи, как пантера.
Румяный листопад подкрадывается из-за каштана, и нестерпимо хочется ещё побыть в октябре, повторить сентябрь и не разочароваться в ноябре.
Девушка раздела ещё одну конфету:
– Почему замаливать грехи надо обязательно в церкви, сморкаясь в рясу священника?
– Я должен ответить на этот вопрос? – Амадей запутался в этой девушке.
– Не-а, – она наклонила голову набок. – Слушай, почему ты такой хороший?
– Потому что ты такая красивая. Дай конфету, – она даёт ему конфету. – А вообще, я не хороший. Я даже злым бываю.
– Злыми все бывают, а хорошими – избранные, – она казалась маленьким солнечным смерчем. – Угадай, кто летает у меня внутри?
– А у тебя там кто-то летает?
– Не всегда. Иногда ползает. Ну, так кто?
– Колибри?
– Нет.
– Самолёт? – Амадей задумчиво жевал конфету.
– Нет.
– Воздушный змей?
Она смеётся:
– Нет!
Амадей поднял руки вверх:
– Сдаюсь.
– Бабочки! – воскликнула девушка.
– Почему именно бабочки?
– Потому что там цветы, – её улыбка пульсирует и звенит.
– Где?
– У меня внутри.
Голубыми глазами загадочно смотрит небо. Деревья пожимают бордовыми плечами.
– Дай конфету.
Даёт.
– А у тебя внутри что творится? – она украсила волосы алым трефовым листком.
– Ничего. Я пустой.
– Всегда?
– Всегда.
Жрица-осень. Амадей знал, что именно осень подарит ему встречу с Ней. Он был готов расцеловать это рыжее время года.
Деревья растерялись от собственной красоты. Вокруг носятся золотые искры – это флюиды осени. Слышится печальная сочная музыка – это хоронят тепло – последние лоскутки лета.
– Ты спокойный, – девушка пнула ногой ржавые листья.
– А ты магнитная.
– Почему?
– Потому что притягиваешь, – объяснил Амадей. – Наверное, поэтому тебе так хорошо.
– Мне всегда хорошо, – она потянулась за следующей конфетой
– Даже когда плохо?
– Даже тогда.
Пожары осени. Взрываются солнцепады. И больше нигде нет лета.
– Если бы я была богом, – девушка придирчиво рассматривала свои ногти, выпачканные сиреневым лаком. – Я бы не создавала по образу и подобию.
– А что бы ты делала, если бы стала богом?
– Я бы тогда просто им не была.
Краснощёкая осень благославляла их, вдохновляла на подвиг… Уже совсем скоро деревья сбросят свои янтарные и багровые скальпы и застесняются своих скелетов, но это будет потом. А пока они обжигают глаза иллюминированным карнавалом, на который прглашены двое красивых людей, оседлавших скамейку.
Амадей достал из кармана обаятельного плюшевого щенка.
– Это тебе.
– Зачем мне игрушка? – её слова фаршированы чувствами, а жесты напичканы мистикой.
– На память.
– О тебе?
Амадей кивнул головой в знак согласия.
– Я всё равно тебя забуду, – девушка уронила конфету в листья, цапнула следующую.
– И всё-таки, возьми.
– Мне мало игрушки. И даже велосипеда, – она беспечно встряхнула шаровой молнией волос.
– У меня больше ничего нет, – растерялся Амадей.
– Ты жадный.
– Не обижай меня.
– Не буду, – девушка поправила апельсиновый парик. – Но мне не нужна твоя дурацкая игрушка. Можно, я её выброшу?
– Нет.
– Тогда забери, – она вернула ему щенка. – И не прощай меня.
– Вижу, ты здорово поссорилась с детством.
Амадей чувствовал, эта девушка распахнула его настежь. Она бессовестно заманивала его в другое небо, не задумываясь над тем, удобно ли ему в нём летать. Он уже готов отдать своё будущее и настоящее, свои принципы и мечты, всю свою жизнь, если это именно то, что нужно этой сюрреалистической девушке, поедающей так много сладкого.
– Я понимаю, на этой планете не принято говорить о том, что чувствуешь, но я не умею подчиняться законам, – она ударила его взглядом. – Я люблю тебя.
Амадей стоял по колено в счастье.
– Зачем ты это сделала?
– Просто пугаю тебя.
– Я не боюсь чувств, – ему так легко, что даже трудно.
– А меня? – Амадей молчит. – Вот видишь.
– Дай конфету.
– Осталось только две.
– Мы поделимся, – компромисничал Амадей.
– Нет, – её красота набычилась. – Я съем их сама.
– Здесь кто-то говорил о жадности.
– Я сама съем эти конфеты, – упрямилась девушка.
Амадей попытался выдрать их у неё. Короткая борьба. Он победил.
– И чтоб не спорила, – пригрозил Амадей. Потом сжалился и дал девушке одну конфету. Она гневно посмотрела на него. – Тебе говорили, что твои глаза кусаются? – она уничтожала его взглядом.
Амадей занервничал: – Не надо на меня смотреть так убийствено, я всего лишь взял конфету… У тебя тоже есть. Я ведь не такой как ты. Я поделился. А мог вообще не дать. – Не выдерживает. – Ну и ешь, – с досадой отдаёт девушке вторую конфету.
Девушка с удовольствием съедаешь обе вкусности.
– Я тебя сейчас прогоню. Ты будешь счастливым не со мной, -она окунула руки в карманы своих джинсов. – Конечно, я врядли прощу тебе это, а с собой вообще не буду разговаривать, потому что именно я тебя отпустила.
– Я не уйду, – решительно сказал Амадей.
– Тогда уйду я.
– Неужели надо обязательно уходить?! – Амадей одурел от её аномальности.
– Конечно, – вишнёвая улыбка вонзилась в его сердце.
– Давай уйдём вместе, – предложил Амадей.
– Нет, я уйду за двоих, – вредничала девушка.
– Это из-за конфет?
– При чём здесь конфеты?
– А при чём здесь расставание? – Амадей испугался. – Ну что я сделал не так?
Она обожгла его своим перламутровым смехом:
– Дело не в тебе. Просто я ухожу.
– Зачем??? – ему казалось он сходит с ума.
– А почему бы мне не уйти?
– Я начал скучать по тебе ещё до того как ты вошла в мою жизнь. Разве это не повод для твоего неухода?
Она встала.
– Ты никогда меня не жди, – приказала девушка. – Это неправильно – ждать. Я не умею приходить вовремя и оправдывать надежды, – она облокотилась на скамейку. – Ожидание убивает неожиданность. Ты никогда не будешь меня ждать, а я всегда буду к тебе приходить. Прощай.
– Почему? – он вскочил, он хотел её удержать.
– Неужели ты не понимаешь? – ей было весело.
– Господи! Нет конечно!
Девушка помахала ему рукой.
– Я ухожу, чтобы пришёл ты.
Мейсон поёжился.
Амадей прервал свой рассказ и горько улыбнулся.
– Знаете, когда она была рядом, я всё умел: я открывал рассвет скрипичным ключом, реставрировал Эдем, играл с богом в шахматы.
Вот поэтому я изо всех сил желал продолжения чуда, которое так доверчиво свалилось в мою жизнь, – Амадей опустил голову. – Сердце застряло в груди, как осколок. Этот осколок обожал её.
Пепсиколовая вечеринка. Музыка взвивается в небо. Люди жуют бутерброды, ковыряются в салатах, морочат друг другу головы.
Среди них Амадей.
Слышится глухой взрыв – из бутылки шампанского вылетела пробка и врезалась в Амадея. Вспыхнул смех. Амадей обернулся посмотреть кому это так весело и… увидел ту головокружительную девушку со скамейки. На этот раз она была в зелёном парике и с молодым человеком, а в руке держала бутылку шампанского, из горлышка которой струился дымок.
– Ты?!? – Амадей счастлив бесконечно.
– Кажется я! – она хохочет и сверкает своей бесстыжей красотой.
– Наконец-то мы встретились! – он несётся к ней сквозь бледную толпу, к НЕЙ, такой яркой, такой непостижимой.
– Романтично, правда? – девушка обращается к своему спутнику:-
Чарли, иди отсюда.
Молодой человек послушно оставляет их наедине.
Девушка электризует Амадея взглядом:
– Хочешь шампанского?
– Ещё как, – словно и не было никакой разлуки.
Она берёт последний пустой фужер с подноса и нечаянно роняет его на пол.
– На счастье! – кричит Амадей.
– На смерть! – смеётся девушка.
– Но я всё ещё хочу шампанского.
– Нет проблем, – она протягивает ему бутылку, складывает руки лодочкой, приказывает: – Лей! – Амадей наливает шампанское ей в ладони, пьёт. – Ну как?
– Это самый прекрасный и вкусный бокал из всех, каких я пил.
– Надеюсь, ты не алкоголик?
– Ух ты! – обрадовался Амадей. – Тебя это волнует?
– Конечно, ведь я выхожу за тебя замуж, а мне нужен здоровый муж, – она светится от волшебности.
– Когда женимся?
Девушка смотрит на часы:
– Сегодня не успеем.
– Тогда завтра, – не унывает Амадей.
– Договорились.
– А как же твой приятель? – спохватился Амадей.
– Аллан? Или Чарли? – она растерялась. – Ты кого имеешь в виду?
– У тебя два приятеля?
– Ещё есть третий, но он остался в Англии.
– Спасибо, бог!
– Ну, так ты разберёшься с Алланом и Чарли? – её улыбка была кощунством.
– Это те микрошварценеггеры? – у него кружилась голова.
– Ты им льстишь.
– Не думаю.
– Разберёшься?
– У меня есть выбор?
– Нет, – в её глазах весело барахтаются зрачки.
– Тогда разберусь.
– И я разобрался, – Амадей запрокинул голову и подмигнул бирюзовому небу.
– Наверное, сильно вам досталось? – участливо спросил Мейсон.
– Главное – мне досталась она.
– Пока ты на мне не женился, я должна признаться в своих недостатках, – девушка в зелёном парике вытирает кровь с лица Амадея.
– Зачем? – искренно удивился он. – Я всё равно их узнаю. Даже наизусть выучу.
– Нет, ты узнаешь сейчас. Так будет честно, – она забралась на подоконник. – У меня три недостатка: я не умею готовить, рано вставать и быть хорошей.
Амадей задумался. Вздохнул.
– Кажется, я передумал завтра жениться.
– Вот видишь, – девушка отвернулась к окну.
– Потому что я хочу жениться прямо сейчас, – Амадей поцеловал её.
Она слезла с подоконника, прошлась по комнате:
– А какие у тебя недостатки?
– Боюсь, что никаких, – небрежно ответил Амадей.
– Господи, я выхожу замуж за совершенство, – она прислонила голову к его плечу. – Только этого мне не хватало!
Амадей снял с неё парик, и пронзительно чёрные волосы тяжёлой волной вырвались на свободу.
– Почему ты их прячешь? – изумился Амадей.
– Волосы – это скучно. Они вечно одинаковые. А парики яркие.
Они – показатели моего настроения.
– У тебя сейчас зелёное настроение? – он сел в кресло.
– Яблочное, – девушка наклонилась к нему, её невероятные волосы коснулись его лица.
– Не надо париков, – попросил Амадей. – Или пусть они будут, но не часто.
Она отшатнулась от него:
– Расскажи это моим настроениям.
Такая чужая, взбалмошная… Она хотела выйти из комнаты. Амадей настиг её у самой двери. Бесовская улыбка блестела на её губах. Он поцеловал её в эту преступную улыбку.
-Завтра мы женимся. Я отвоевал тебя у двоих женихов, я даже видел твои волосы и, возможно, через несколько часов ты будешь беременна моим сыном.
– Ну?
– Как тебя зовут?
– Сегодня – Афродита, – её нетрезвый голос струился в полумраке.
– Почему сегодня?
– Потому что сегодня я красивая, – объяснила девушка. – А как сегодня зовут тебя?
– Амадей, – он только что переименовал себя.
– Потому что ты любишь Моцарта?
– Потому что сегодня я некрасивый, но гениальный.
Афродита понимающе кивнула.
– Ты влюбился в меня с первого взгляда?
– Нет конечно.
– Странно, – произнесла она разочарованно. – Обычно в меня влюбляются с первого взгляда.
– А я не обычный, – заметил Амадей.
– Ну… в общем, да, – Афродита откинула волосы назад.
– Поэтому влюбился в тебя с полувзгляда, – он обнял её за плечи.
Афродита расцветает:
– Ах ты бессовестный! Не дразни меня.
Они потерялись в тишине.
– Афродита, – он любовался тяжёлым туманом её волос.
– Что?
– О чём ты молчишь?
– Ни о чём.
– А о чём мечтаешь?
– Ни о чём.
– Как это? – удивился Амадей. – Все мечтают. Давай капитулируем в мечту.
Афродита покачала головой:
– Все мечты – недотроги. Они простудились, у них невозможный насморк.
– Давай их полечиим, – предложил Амадей. – Давай оздоровим их и научим играть на флейте.
– Лень, – вяло произнесла Афродита. – Внимание, – она вышла на середину комнаты. – Сейчас состоится премьера мечты.
Ты готов?
– Готов, – Амадей приготовился слушать.
– Я мечтаю о том, чтобы мужчины беременели, – её смех раскрасил стены во все цвета радуги.
– Зачем тебе это?
– Я бы тогда тебя изнасиловала – ты бы залетел, – она положила руки ему на плечи. – И я как порядочная девушка вышла бы за тебя замуж.
– Но мы и так завтра женимся, – напомнил ей Амадей.
– Ну и что? Это просто мечта.
– Но ведь это была бы свадьба по необходимости, а не по любви.
– Ужасно, правда? – Афродита поморщилась.
– Ужасно, – согласился Амадей.
– Всё-таки хорошо, что мужчины не беременеют, – она подошла к шкафу, начала рассматривать фотографии.
Её волосы гремели блеском.
– Я так счастлив! – Амадею казалось, что он сейчас взорвётся от радости.
Не оборачиваясь девушка кивнула головой.
– Афродита! Я счастлив!
– Я слышу.
– Тебе неинтересно, почему я счастлив? – Амадей подошёл к девушке.
– Ты счастлив, потому что я с тобой, – спокойно ответила она.
– Точно, – Амадей даже растерялся. – А ты всё-таки не забыла меня.
– Забыла. Но сегодня вспомнила.
Афродита подтыкает волосы шпильками. Амадей молча наблюдает за тем как она борется с непослушными прядями.
– И что, с тех пор как мы расстались, ты ни разу обо мне не думала? – не выдерживает он.
Афродита спокойно взглянула на него:
– Тебе честно сказать?
– Да.
– Я забыла тебя, Амадей.
Он стоял, прислонившись к двери. Ей надоело воевать с волосами, она выбросила шпильки и отпустила волосы на волю.
Амадей скрестил руки на груди:
– Когда я тебя встретил, у меня в сердце что-то сломалось.
Наверное, там авария.
– Класс! – Афродита излучала эгоизм, детский, бесшабашный эгоизм. Обидеться на неё было бы преступлением.
– Ты волшебная, да?
– Ага, – она откровенно хорошела, и ей не было стыдно.
– Когда я хотел стать режиссёром…
– Ты хотел стать режиссёром? – Афродита оживилась.
– Я даже учился на режиссёра. Сдавал экзамены.
– И что?
– И ничего.
– Выгнали?
– Сам выгнался.
Афродита взяла с полки упитанную коричневую книгу, полистала её, вырвала страницу и вернула книгу на место.
– Разве бывают такие режиссёры? – наконец спросила она.
– Какие? – не понял Амадей.
– Такие, которые учатся, сдают экзамены.
– Только такие и бывают.
Афродита удивлённо подняла тёмную бровь:
– Странно.
– Что же тут странного? – спросил Амадей.
– Мне всегда казалось, что режиссёрам с самого начала как минимум сорок лет. Они приходят на съёмочную площадку и снимают фильм.Их цель – “Оскар”. У них целая куча проблем и жён.
И все они тираны.
– Я не такой режиссёр, – возразил Амадей.
– Правда? – Афродита жмурилась от счастья.
– Я не тиран.У меня нет, пока, даже одной жены, но…
– Но?
– Но я действительно не против получить “Оскар”.
Они дружно засмеялись.
– А ты чем занимаешься?
– Живу, – улыбнулась Афродита.
– Все живут.
– Нет, живут избранные, – и она выплеснула на него свой обаятельный хаос.
– А что делают остальные? – спросил Амадей.
– Остальные либо работают, либо влюбляются, либо ничего не делают, – объяснила девушка.
– А я живу?
– Нет конечно.
– Почему? – Амадею стало обидно за себя.
– Не знаю, – засмеялась Афродита и прижалась щекой к его лицу, тёплая, животворная, ядовитая…
– А как это – жить? – Амадей властно привлёк её к себе.
– Если бы ты жил, то не задавал бы таких вопросов.
Они замолчали.
За стеной, в соседних комнатах шумели люди, бесилась музыка, кувыркалась чужая жизнь.
– Афродита, ты когда-нибудь хотела стать актрисой?
– Нет.
– Нет? – он не ожидал такого ответа.
– Нет, Амадей.
– Даже в детстве?
– Амадей,я никогда не хотела кем-то стать, – он восхищался её несравненной звёздностью. – И вообще, хватит о мечтах.
Она выскользнула из его объятий.
– Можно предложить тебе роль в моём будущем фильме?
– Зачем?
– Я так хочу.
– Зачем?
– Главную роль.
– Не надо, – Афродита обожгла его своим равнодушием.
– Ты отказываешься, потому что я ещё не режиссёр! – вспылил Амадей.
– Нет, – мягко возразила девушка.
– Ты не веришь в меня!
– Я ни в кого не верю, – её волосы наполнились каким-то необъяснимым заревом. – Я удалила веру, как аппендицит.
– Главная роль! – не унимался Амадей. – Попробуй хотя бы!
Ты же не знаешь…
– Я знаю всё, – она безбожно хороша. – Я снимусь в твоём фильме. У меня получится – у меня всегда получается. Потом ещё в одном, и ещё, ещё. И так до бесконечности.
– А вдруг ты мне нужна для одной роли, – его начинала бесить её невозмутимая уверенность в своих словах.
– Я нужна тебе для одной жизни, – сказала Афродита и уточнила: – Этой жизни.
– А если я тебя разлюблю? – в Амадее взыграл дух противоречия.
– Тогда я стану твоей богиней, – её мефистофельская улыбка гипнотизировала, сводила с ума.
– А если я перестану верить в тебя? – не сдавался Амадей.
– Вот видишь, – она застегнула пуговицу на его рубашке. -Мне нельзя сниматься в твоём фильме.
– Поэтому я не стану режиссёром, – он был подавлен и сердит.
– Как хочешь, – она поправила ему воротник.
– Афродита, иногда меня пугает твоё равнодушие.
– Я не равнодушна. Я просто ничего не пытаюсь изменить, -это разные вещи, Амадей, – она внимательно рассматривала кактус. – Что мы будем делать, когда поженимся?
– Путешествовать.
– На твоём велосипеде? – Афродита ласково трогала колючки.
– Да.
– Это сначала, – она оторвалась от кактуса. – Потом ты разбогатеешь и купишь себе самый крутой автомобиль.
– А тебе? – поинтересовался Амадей.
– А мне ещё круче.
– А потом?
– А потом мы встретим Новый год.
– Не надо Нового года. Мне и в этом хорошо.
– И всё-таки мы его встретим.
Океан в джинсах. Небо закуталось в тёплый плед.
Они сбежали от людей. Они пришли к небу и океану.
– Афродита, тебе хорошо?
– Безумно, – девушка крепче прижалась к Амадею.
– Господи, неужели трудно сделать так, чтобы всем было хорошо?
– Наверное трудно.
– И всё-таки надо сделать именно так, – Амадей трогает её волосы, они искрятся и соблазняют. – Здорово, что ты без парика, а то бы я тебя утопил.
– Просто у меня ночное настроение, а мои волосы как раз ночного цвета.
Они упали на песок, кремовый, нежный.
– Как бы я хотела уметь рисовать, – прошептала Афродита.
– И что бы ты нарисовала?
– Твой портрет.
Амадей польщён:
– А как?
– Жёлтые волосы, коричневые глаза, красный рот.
– Так просто? – он немножко разочарован.
– Ты простой.
– А ты?
– А я ещё проще.- Афродита хищно улыбнулась. – Смотри, звезда выбросилась с неба! Звезда-самоубийца.
– Успела загадать желание?
– Не-а.
– Тютя.
– Сам ты тютя! – обиделась Афродита.
– Смотри, снова! Будто кто-то чиркнул по небу спичкой,и она вспыхнула, но не зажглась.
– Давай посидим тихо, – предложила девушка. – Будем смотреть на небо и ждать звезду. Как только она свалится, мы закричим своё желание.
– Каждый своё?
– Да. Но вместе.
– Хорошо, – согласился Амадей. – Только не говори сейчас своё желание.
– И ты.
Пьяный ветер сбивает их с ног. Они ждут недолго. Катится звезда.
Они кричат:
– ЛЮБВИ!!! – смотрят друг на друга счастливые и удивлённые.
Амадей рассмеялся:
– Я начинаю подозревать, что мы созданы друг для друга.
– Только этого мне не хватало!
– Опять звезда! – радуется Амадей. – Да что же это такое?
– Наверное, сегодня эмиграция звёзд с неба на землю, -предположила Афродита. – Я не имею столько желаний.
– В ноябре не бывает звездопадов, – опомнился Амадей.
– А что бывает в ноябре?
– Мой день рождения.
– Правда? – она нарисовала солнце на влажном песке. – Напомнишь, чтобы я тебя поздравила.
Амадей гипнотизировал небо, но звёзды больше не сыпались.
– Афродита, – тихо позвал он её.
– Меня зовут Пенелопа, – заявила девушка.
– С каких пор?
– С этих. Потому что я стала верная.
– Тогда я Одиссей.
– Нет, – возразила она. – Геркулес – потому что ты сильный.
– Я сильный? – закокетничал бывший Амадей.
Пенелопа задумалась:
– Ну, ты сильнее Чарли.
– Да?
– Давай проверим, – она блеснула голубой акварелью глаз
Они немедленно устроили соревнования по арм-реслингу.
Геркулес сразу победил Пенелопу.
– Так нечестно! – девушка задыхалась от обиды.
– Всё честно, – возмутился Геркулес.
– Нечестно!
– Я должен был поддаться?
– Да! – она так замечательно злилась.
– Леди, вы играете не по правилам.
– Ну и что!
– Фу, какая ты. А ещё Афродита.
– Пенелопа!
– Ну Пенелопа, – Геркулес обиженно копался в песке.
Девушка впилась глазами в океан.
– Тебе хорошо – сидишь тут со своими мускулами… Ещё не хватало, чтоб ты на меня руку поднял.
– Делать мне больше нечего, – нахмурился Геркулес.
– Я думала, ты хороший, – она яростно метала камешки в воду.
– Я предупреждал.
– Я думала, ты меня любишь.
– Хорошо, – взорвался Геркулес. – Давай я тебе поддамся.
– Не надо мне поддаваться.
– Что я должен сделать?
– Ничего, – буркнула девушка.
– Пенелопа, – позвал Геркулес.
– Что?
– Ничего. Просто привыкаю к твоему имени.
– Геркулес, давай помиримся, – её взгляд струился каким-то наваждение, светился утопией. – Я не умею ссориться.
– И я.
– Мы больше никогда не будем кричать друг на друга.
– Не будем.
– Хорошо, что мы с тобой не гордые.
– Да, – Геркулес был бесконечно счастлив.
– Но всё равно ты мог бы и поддаться.
– Пенелопа!
– Я просто сказала.
– Молчи, – попросил Геркулес.
– Что? – удивилась она.
– Молчи. Давай уедем отсюда, – он схватил её за руку и потащил к велосипеду. – Давай уедем, пока мы не развелись. Нам ведь ещё жениться надо.
– Она выходила замуж в сиреневом парике.
– Значит у неё было волшебное настроение, – улыбнулся Мейсон.
– У неё всегда было такое настроение, – холодно заметил Амадей. – На следующий день после свадьбы Пенелопа сказала, что я нищий. Сказала, что проживёт со мной год. За это время я обязан разбогатеть, и если в годовщину нашей свадьбы у нас не будет достаточного количества денег, она уйдёт от меня.
– Достаточное количество – это сколько? Десять тысяч баксов? Пятьдесят? Сто?
– Миллион долларов, – молодой человек испытывающе посмотрел на Мейсона.
Тот облегчённо вздохнул:
– Я думал, вы серьёзно говорите.
– Я серьёзно.
Оба замолчали. Наконец Мейсон не выдержал:
– Но это же глупо!
– Почему? – спокойно спросил Амадей. – Моя жена не хотела жить в бедности. По-вашему это глупо?
– Она не просто не хотела жить в бедности, – возразил Мейсон. – Она хотела роскоши.
– Это плохо?
– Нет. Но это нереально. За такой короткий срок…
– Нам было по двадцать, и мы умели любить, – Амадей уже не слышал Мейсона. – Пенелопа всё реже носила парики. Она отвергала их ради меня, понимаете?
– Не знаю, – честно ответил Мейсон.
Аметистовый лист шумно плюхнулся с неба на землю к своим веселооранжевым братьям.
– До встречи со своей женой я был бездельником, – продолжал Амадей. – После свадьбы я много работал: был мусорщиком, охранником, чинил мотоциклы.
– А что делала ваша жена?
– Она любила меня.
Пасмурносинее небо захлебнулось осенью.
– Она красилась по ночам, – тихо сказал Амадей. – Она так любила… Она изучала вторую себя в зеркале с таким отчаянным любопытством, что я просыпался. И больше не мог уснуть.
Не мог сбежать от этих двух женщин, красивых до головокружения – двух Афродит, – он сжал пальцами виски. – Вначале она просто сидела перед собой. И любовалась. Осторожно трогала волосы, словно не верила, что они могут быть такими сочными, насквозь пропитанными здоровьем. Она брала прядь, нежно сжимала её пальчиками и смотрела на искорки, спрятавшиеся между волосами – и волосы изо всех сил пытались украсить её, – Амадей полностью погрузился в прошлое. – Глаза…
Она знала о своих глазах всё. Знала, что они царапаются, а когда она улыбается, её взгляд запутывается в звёздах. Наконец, ей было известно, что её глаза – катастрофа, но она не подозревала, что я не могу к ним привыкнуть, не могу осознать их неумолимое разрушение всего живого… Ну не получалось у меня, – Амадей казался беспомощным, беззащитным, но чувства жалости не вызывал. – И вот она подносит к глазам карандаш – резко, небрежно, не боясь пораниться. Снайперски она проводит карандашом по верхнему веку, словно делает татуировку. Жмурясь, пачкает тушью ресницы. Щедро и безвкусно – просто она любила себя портить, и поэтому была до безобразия хороша… А брови она не обижала. Тонкие, блестящие, они взлетают вверх, словно хотят выпорхнуть из этого звёздного лица, – Амадей запнулся – он воевал с памятью. – Теперь губы, – наконец произнёс он. – Разве бывают такие губы? Ядовитые, распахнутые бесстыжей улыбкой, одуревшие от необъяснимой радости, цветущей где-то внутри. Она маскировала их воспалённый цвет бледно-розовой помадой, “чтоб не провоцировать” – так это у неё называлось. А то, что сама она была сплошная провокация, на это моя жена плевала, – сквозь его лицо просочилась боль. – Космические губы, совсем немножко пудры – и она готова.
– К чему?
– К жизни, к новым преступлениям, к самой себе, – Амадей нервно поёжился. – Она любила быть Женщиной. Она была счастлива, что родилась Женщиной. Ей нравилось возиться с косметикой, покупать наряды, чтобы украшать их собой. Ей нравилось называться красавицей. Она наслаждалась своей безалаберной женственностью, которой бесила стаи мужчин. Она умела быть Женщиной, упоительной, невозможной. А я умел быть рядом. Вот такой я талантливый, – Амадей лёг на скамейку и положил руки за голову. – Она вечно тянулась к дождю. Бежала прочь от солнца. Дождь, – мечтательно произнёс молодой человек. – Она куталась в его стеклянную мантию и отдавала себя на растерзание жадным каплям. Они впивались в её платье, плечи, грудь. Они наотмашь били её по щекам, лезли в глаза, а она визжала от восторга и приглашала меня в свой мокрый рай. Я же прятался под каким-нибудь навесом и наблюдал за её аномальной радостью, вокруг которой бесились молнии и ругался гром. Я ничего не знал о молниях. Я боялся, что они ударят мою Афродиту, умолял её не испытывать судьбу. “Почему?” – по-детски спрашивала она, и я не знал, что ответить. И я сдавался, и я шёл к ней и… тоже радовался дождю, – Амадей улыбнулся. – она не умела быстро засыпать.
Крутилась, взбивала подушки, отвергала одеяло. Потом вроде устраивалась удобно, затихала. Но сон не давался. Тогда начиналось пение.
– Пение? – переспросил Мейсон.
– Надо же ей было чем-нибудь заняться, – Амадей откашлялся. – Чаще песни были зловещие: с неразделённой любовью, маньяками и прочими «бармалеями», но её это почему-то смешило. А меня она вообще не замечала. Потому что неинтересный я, -Амадей закурил. – Затем она шла колдовать перед зеркалом, но об этом я уже говорил.
– Она была ведьмой?
– Ведьмой? – Амадей очнулся. – Нет, не думаю. Разве что святой ведьмой, – медленно произнёс он. – А почему вы спросили?
– Вот, спросил, – развёл руками Мейсон.
– Не надо так. Это неправильный вопрос.
– Да, наверное.
– Однажды мы сидели дома. На полу горела свеча. И к нам пришёл мотылёк. Именное пришёл, – Амадей оживился. – Влез в щель под дверью, протопал по полу к нам и сел возле туфельки Афродиты. Задумался. Мы молчали – боялись отвлечь этот цветочек с кремовыми крылышками от его мыслей. А может, он даже мечтал.
– Он милый, да, Амадей? – Афродита любовалась мотыльком. – Смотри, какие глаза.
– По-моему, он – романтик.
– Я уже люблю его, а ты?
– Нет, – честно признался Амадей.
– Ты дурак. Как можно его не любить?
Амадей пожал плечами. Мимо провальсировал комар. Он неуверенно сделал круг возле свечи и нырнул в огонь. Теперь его худенький труп плавал в воске.
Амадей взглянул на Афродиту.
– Я боюсь, – прошептала она.
– Чего?
– Боюсь.
– Чего, милая? – он обнял её и крепче прижал к себе.
– Огонь, – поёжилась Афродита. – Вдруг наш мотылёк обожжётся? – она положила голову на грудь мужу.
Её волосы сверкали в полумраке.
– Что же делать? – беспокоилась Афродита.
– Кстати, самая подходящая смерть для романтика, – пошутил Амадей.
– Ненавижу тебя! – Афродита вырвалась из его объятий, села, обхватив колени руками.
– Напрасно, – засмеялся Амадей. – Вспомни, какие личности горели на кострах. Очень достойная компания.
– Пусть горят. При чём здесь мотылёк?
– Афродита, так устроен этот мир, – Амадей стал серьёзным.- Огней без мотыльков не бывает.
– Дурацкий мир.
– Ты только сейчас это заметила?
Афродита промолчала. Она обожала этот кусочек красоты. Он вырвался из ночи и нашёл их. Он отдыхал на её туфельке. Он доверял им и задумчиво шевелил крылышками. А ещё он смотрел на огонь. Зачем он смотрел?
– Я никогда не видел тебя такой, – Амадея гипнотизировало её волнение.
– Какой?
– Такой.
– У него крылья, – Афродита завороженно смотрела на мотылька.
– Естественно.
– Что тут естественного? – возмутилась она.
Амадей махнул рукой.
– Так какой ты меня ещё не видел?
– Ты впервые боишься потерять.
– Нет, – возразила Афродита. – Мотылёк не мой, поэтому я его не потеряю. Просто не хочу, чтобы ему было больно.
В этот момент мотылёк вздохнул, словно принял решение, поднялся в воздух и отважно полетел к пламени.
Амадей напрягся.
Язычок свечи заманчиво щёлкнул и задрожал от возбуждения, предвкушая самоубийство.
Мотылёк деликатно танцевал вокруг.
– Это похоже на жертвоприношение, – Афродита погибала от плохих предчувствий.
Мотылёк разбежался в воздухе и бросился…
Взмах руки. Темнота. Непонятная, хмурая. Словно жизнь запнулась в недоумении.
– Ты с ума сошла! – воскликнул Амадей.
– …
– Афродита, ты с ума сошла! Чёрт! Где эти спички?!
Синеватый огонь плавно приблизился к фитильку. Свеча ожила.
Амадей увидел Афродиту. Она зажала свою правую руку между колен. Он схватил эту руку. Ладонь покраснела.
– Что ты натворила! – Амадей дул на ожог. – Из-за какой-то козявки!
– Боже мой, Амадей! – Афродита вскочила на ноги. – Как ты можешь сравнивать руку с жизнью? Видишь, он летает!
Только сейчас Амадей заметил мотылька. Тот весело кружил возле его плеча.
Афродита потушила свечу:
– Не надо соблазнять его. Пусть летает в темноте. Огонь он уже видел.
– В тот вечер я понял, она умеет быть человеком, – Амадей взял следующую сигарету. – Я неплохо рисую. Однажды я предложил Афродите позировать мне. С тех пор она называла меня Сальвадором, а я её – Гала. Так мы жили. Были кем угодно, только не собой. НО счастливыми были именно мы. Жена показала мне рай, и я даже жил в нём. О миллионе долларов мы больше не говорили.
Маленькая комната. Повсюду валяются лохматые парики: на стуле, возле зеркала, на полу.
Гала спит. Сальвадор высыпает на неё цветы.
Девушка выскальзывает из сна.
– Сальвадор, ты милый до беспредела, – чувства вываливаются из неё охапками.
– Тебе хорошо? – он ложится рядом.
– Мне лениво.
– Чего ты хочешь? Я готов исполнить любой твой каприз.
– Вот как? – она взяла цветок.
– Конечно, капризничать не советую, но…
– А мне и не хочется, – Гала похожа на разомлевшее чудо. – Зачем ты меня разбудил?
– Соскучился.
– Садист, – она сладко потянулась, гибкая, стройная. – Который час?
– Утро.
– И всё-таки, зачем ты разбудил меня?
– Забыл какого цвета твои глаза.
– Тебе нет прощения, – она тёплая и медленная после сна.
– Надеюсь, тебе снился я? – он обожал её дистанционную красоту.
– Нет, попугай. Уже второй раз, – на её ресницах ещё дремали сновидения. – Дай сонник.
– Перестань, – Сальвадор становится строгим.
– Дай сонник, – настаивала Гала.
– Но это глупо!
– Я хочу быть глупой. Дай мне сонник.
Сальвадор молча достал из шкафа книгу, отдал жене.
– Попугай болтающий в ваших снах, – вслух читает Гала, – обещает вам пустые заботы и праздные сплетни.
– Всё? Теперь успокоилась? – злится Сальвадор.
– Подожди, дорогой, – отмахивается Гала и продолжает изучать сонник. Если молодой женщине – это мне – снится, что у неё есть попугай, то любимый – это ты – может вдруг заподозрить в ней дурной нрав. Понял?
– Ну вот что, молодая женщина, – сказал Сальвадор. – Дурной нрав я в тебе давно заподозрил и без твоего попугая.
– А что тебе снилось? – её глаза хищно блеснули.
– Ничего, – испугался Сальвадор.
– Ну скажи, – она прижалась щекой к его лицу. – Пожалуйста.
– Ага, а ты будешь изучать свои сонники и думать обо мне неизвестно что.
– Не буду, – клялась Гала. – Ну скажи!
– Нет.
– Я обещаю! Честное слово! Ведь тебе что-то снилось, да?
– Лимоны, – тихо сказал Сальвадор.
Гала изумилась:
– Лимоны?
– Ну да.
– Просто лимоны?
– Тебе же снился просто попугай.
Гала открывает сонник:
– Так, лимоны…
– Ты же обещала! – возмутился Сальвадор.
Гала листает страницы:
– Лимоны… Ага, вот, – читает. – Созерцание во сне лимонного дерева с пышной листвой означает ревность к любимому человеку, – она удивлённо посмотрела на мужа. _ Милый, неужели ты ревнуешь?
– Я с тобой не разговариваю, – он очень обижен.
– Разве я давала повод?
– …
– Никогда не думала, что ты такой, – Гала продолжает читать. – Однако, имеющиеся доказательства должны убедить вас в абсурдности ваших обвинений. Вот так! – победно воскликнула Гала. – Я же говорила, – она видит, что муж расстроился.- Сальвадор, ты сердишься?
– …
– А почему?
– …
– Ну, хочешь, я порву этот сонник?
– …
– Хорошо, я порву. Потом, – она протягивает к нему руки.- Иди ко мне.
Сальвадор не реагирует на её слова.
– Господи, какой эгоистичный у меня муж! – взрывается Гала.- Дай мне парик.
– Какой?
– Синий. У меня сегодня небесное настроение.
Сальвадор принёс ей кудрявый парик. Гала надевает его, оценивающе рассматривает себя в зеркало:
– Ну как?
– Небесно, – ворчит Сальвадор.
– Ты никогда не умел делать комплименты женщинам.
– А ещё я не умел тебе не верить.
– Любимый, не выпендривайся.
Сальвадор нервно зашагал по комнате:
– Почему ты вечно меня обижаешь?
– Я не хочу слушать твои проповеди, – Гала залезла под одеяло. – Я устала.
– Ты испортилась, – резко сказал Сальвадор.
– Разве? – ядерный взрыв её глаз.
– Да.
– Но, Сальвадор, я никогда не была идеальной, – она посвятила ему вишнёвую улыбку.
– Согласен, – он был взбешён.
– Сейчас мы наговорим друг другу гадостей, а зачем? – мурлыкала Гала.- Давай будем взрослыми.
– В смысле? – не понял Сальвадор.
– Будем вести себя разумно.
– И будем зачитываться сонниками.
– Ты дурак.
– А ты…
– Сальвадор, осторожнее! – её хамящий взгляд оскорблял и унижал. – Ещё не хватало, чтоб ты поднял на меня руку.
– Делать мне больше нечего, – он ударил ногой стул. – Сегодня годовщина нашей свадьбы, а ты с самого утра всем недовольна… Ещё этот дурацкий сонник!
– Сам ты дурацкий!
Они сердито молчали. Сальвадор смотрел в окно. Гала сбрасывала с кровати цветы.
– Всё, хватит! – не выдержал Сальвадор. – Мы не будем ссориться. Я люблю тебя. Ты любишь меня. Мы вместе год. И это замечательно. Читай свои сонники, носи парики, если от этого ты себя лучше чувствуешь, то какое мне дело, – он взял её за руку. – Прости, Гала, я эгоист. Я придираюсь к тебе. Я нечаянно. Прости.
– Ты очаровательный, – в ней вновь горело солнышко, оно обжигало и кокетничало.
– Ты не сердишься?
– Нет, конечно, – Гала потрепала его волосы.
– Я плохо себя веду, да?
– Не хуже, чем я.
– Хочешь, я куплю тебе новый сонник? – предложил Сальвадор.
– Не хочу сонник. Хочу верблюда.
– Зачем тебе верблюд?
– Так не хватает в этой жизни чего-нибудь горбатого.
– Я не куплю тебе верблюда, – сообщил Сальвадор.
– Как хочешь.
Он надел ей на палец дивное колечко. Гала поцеловала украшение и пристально посмотрела на мужа:
– Но Сальвадор, оно ведь не стоит миллиона долларов.
Его будто током ударило.
– Тебе не нравится кольцо?
– Что ты! Оно изумительное, но Сальвадор, мы до сих пор снимаем квартиру в ужасном квартале, ездим на велосипеде, едим только яичницу и гамбургеры, – она стала холодной и неприступной.
– Гала, ты же знаешь, я пытаюсь найти хорошую работу! – ему казалось он умирает.
– Ты неудачник, Сальвадор, – она избивала его словами.- Ты не умеешь управлять своей жизнью.
– Но мы любим друг друга, и наша яичница – самая вкусная яичница в мире, потому что мы вместе готовим её.
– Мне нравится романтика, но только в маленьких дозах.
Я не хочу, чтобы наши отношения существовали благодаря терпимости. Я не позволю деградировать любви, стать всепрощением. У нас не Библия. У нас жизнь, – она достала чемодан.
– Ты же любишь меня, девочка! Ведь я прав?
Гала молча складывает парики в чемодан.
– Поверить не могу! – Сальвадор в отчаянии схватился за голову.
– Ты никогда не воспринимал меня всерьёз, – Гала решительно захлопнула чемодан, проглотивший радугу её париков.
– Куда ты идёшь?
– Туда, где мне дадут миллион.
– Сумасшедшая!
– Ты меня недооцениваешь, – она направляется к двери.
– Гала! – воскликнул Сальвадор. – Дай мне шанс.
Она остановилась у двери. Поставила чемодан на пол.
– Почему я должна дать тебе шанс? – в её голосе забрезжило любопытство.
– Потому что я люблю тебя. Потому что мы женаты. Потому что ты моя Гала.
– Я не знаю никакой Гала.
Уставший от осени парк.
– И она ушла, – Амадей смотрел куда-то вдаль.
– В это действительно трудно поверить, – вздохнул Мейсон.
– А вы не верьте, – Амадей перевёл взгляд на собеседника.-Зачем вам чужие проблемы?
Мимо прошёл голубь.
– Мне бы очень хотелось вам помочь, – сказал Мейсон.
– Зачем?
– Я не знаю, зачем люди помогают друг другу.
– Вы одолжили бы мне миллион долларов? – съязвил Амадей. -Или помогли бы заниматься грабежом?
– Вы вор?
– Уже нет, – Амадей скрестил руки на груди. – Но когда от меня ушла жена, я был в отчаянии и решил во что бы то ни стало достать этот миллион. Я залезал в квартиры, нападал на людей, угонял автомобили. Жена говорила, что я неудачник, но она ошибалась. Меня ни разу не засекли. Я талантливый вор и не горжусь этим.
– Вы видели её после…
– Да, – мрачно ответил Амадей. – Через некоторое время я нашёл её. Она стала любовницей босса какой-то солидной корпорации, – воспоминания причиняли ему невыносимую боль.-
Она открыла мне дверь. Коротко стриженная, яркая, чужая.
Я спросил как её зовут теперь.
Амадей замолчал.
За облаками шумело солнце.
– И как её звали? – осторожно спросил Мейсон.
– Клеопатра… Потому что…
– Не надо, – Мейсон прервал молодого человека. – Я понимаю, почему.
После мучительной паузы, Амадей продолжил:
– Она спросила, зачем я пришёл. Когда я сказал, что принёс тридцать тысяч, она расхохоталась и заявила, что это смешно, – слова давались ему с трудом. – Я так и не понял, что её рассмешило. Я стал преступником, чтобы вернуть её.
“Тридцать тысяч? – сказала она. – И это всё, на что ты способен? Дорогой, ты не любишь меня.”
– Она так сказала? – Мейсон был поражён.
– Она так сказала. А ещё сказала, что ненавидит когда любовь превращается в жертвоприношение, – Амадей горько улыбнулся. – Я жил как нищий. Мёрз, недоедал. Я копил деньги. Воровал и копил. А потом я убил человека.
Он снова замолчал.
– Как это случилось? – тихо спросил Мейсон.
– Он не хотел отдавать бумажник, – нахмурился Амадей. – Я зарезал его. В бумажнике оказалось двадцать семь долларов, – его голос пропитан усталостью. – В тот вечер во мне умер преступник.
Мейсон положил руку на плечо Амадея. Тот продолжал:
– Я снова пошёл к жене. К тому времени она стала любовницей владельца нескольких ресторанов. Я нашёл дом, где жила моя Афродита, но мне сказали, что она улетела отдыхать на какие-то острова. Я больше не мог оставаться там, где всё кричало о ней. Поселился в маленьком городке. Работу нашёл быстро. Чинил пылесосы, телевизоры, утюги всякие.
Ворованные деньги я не тратил. Меня от них тошнило, – Амадей опьянел от воспоминаний. – А потом я встретил Чарли – одного из экс-женихов Афродиты, которому когда-то сломал пару рёбер. От него я и узнал, что у моей жены СПИД. Заразилась от одного из своих любовников, который вскоре выгнал её на улицу, – Амадей сильно побледнел. – Я нашёл её, мистер Мейсон. Она сидела в парке на скамейке. На этой скамейке. На ней был грязный рыжий парик – тот, который украшал её в день нашей первой встречи. И цветы, – Амадей улыбнулся по-детски. – Знаете, она очень обрадовалась, увидев меня.
…
Влюблённый в Афродиту парк.
Она пришла к нему. С жёлтыми цветами. А к ней пришёл Амадей.
– Привет, Амадей, – её улыбка стала какой-то блеклой, потрёпанной что ли. – А у меня цветы.
– Красивые, – он сел рядом.
– Да, – согласилась Афродита. – Так важно быть красивым.
Вот они красивые, – она впилась в него взглядом. – Я тебя ждала, Амадей. И парик надела. Помнишь его?
– Конечно.
Они вязли в тишине.
– А я болею, – словно похвасталась Афродита.
– Давай болеть вместе.
– Пожалей меня, Амадей, – он прижал её к себе, хрупкую, невесомую, нереальную. – Здесь нет дождя?
– Нет, милая.
– Это хорошо, – она немножко успокоилась. – Пока тебя не было, меня хоронил дождь.
– Разве меня не было?
– Что-то меня заставило поверить в тебя, будто ты есть на свете, – она стала чужой.
– Я есть, Афродита! – воскликнул Амадей. – Вот я, смотри.
Афродита обречённо качает головой:
– Тебя не бывает. И не было никогда. А меня хоронил дождь. Я плакала. Я так хотела жить. Но мне жизнь противопоказана. Господи, как обидно!
– Афродита…
– У меня часто болело сердце, и я была счастлива, потому что оно должно вести себя только так, когда тебя нет рядом, – она беспомощно посмотрела на Амадея. – Ты похудел, но я всё равно люблю тебя.
Амадей осторожно снимает с её головы парик. У Афродиты почти не осталось волос. Она робко прикоснулась рукой к своей голове, улыбнулась смущённо:
– Так что я уже не Афродита и больше не украшаю собой мир,- надевает парик.
– Где ты живёшь?
– Где хочу, – она выплеснула на него прозрачный взгляд.
– Пойдём ко мне, – Амадей взял её за руку, повёл по парку.
…
– Наверное, если бы бог существовал, было бы легче, – Амадей взял очередную сигарету. – Он бы всё исправил. Он не допустил бы плохого. Но бога нет, а значит мы должны выпутываться сами.
– Вы верующий? – спросил Мейсон.
– Я любящий, – улыбнулся Амадей. – Боль запуталась в наших душах, и было приятно осознавать себя несчастными. Мы опять стали мужем и женой.
– Я знаю, вы ни о чём не жалеете.
– А тогда меня никто не понимал, – Амадей стряхнул пепел с сигареты. – Почему все вокруг ведут себя так, будто знают как жить? – он враждебно посмотрел на Мейсона. – Вскоре Афродите стало совсем плохо. Я отвёз её в больницу. На те проклятые lеньги доставал лекарства. Я не раскаиваюсь в том, что убил человека, ведь и его двадцать семь долларов понадобились ей.
Она так мучилась, – Амадей охрип, ему было тяжело говорить.- И вдруг Афродита почувствовала себя лучше. Даже улыбалась, – его лицо посветлело. – Однажды я принёс ей цветы. Она долго смотрела на них, словно не узнавала…
…
Больничная палата. На тумбочке ваза с румяными яблоками и цветы.
Афродита утонула в постели. Рядом сидит Амадей.
– Интересно, как бог создал цветы? – её потусторонний взгляд отравлял последние кусочки жизни.
– Я знаю как.
– Расскажи.
– Сначала бог выдумал тебя. Ты ему так понравилась, что он решил сотворить миллиарды твоих копий и позволил всей планете любоваться тобой.
– Честно? – Афродита слегка привстала.
– Честно, – Амадей старался не выдать своего волнения.
– Почему ты не рассказал мне об этом раньше?
– Стеснялся.
Она погладила его волосы:
– Ты был самым лучшим, когда был со мной.
– Я пытался стать достойным тебя.
– Прости, – Афродита устало откинулась на подушку.
– Не надо, – остановил её Амадей.
– Нет, прости, – её преступные глаза настаивали и сердились. – Я потеряла колечко, которое ты мне подарил.
– Я куплю тебе другое.
– Не хочу, – она умирала, но её упрямая летучесть носилась по палате и отвергала земное притяжение. – Помнишь, твой велосипед?
– Наш велосипед, – поправил её Амадей.
– Где он?
– У одного моего друга.
– Мы гоняли на этом велосипеде по всему миру, – Амадей был загипнотизирован её воспалёнными губами, пленительным голосом.
Он неистово любил эту сумбурную женщину, свою заветную Афродиту.- А помнишь как мы уснули на крыше, и я чуть не свалилась, а ты меня удержал.
– Помню.
– Ты спас меня, – она закрыла глаза.
– Иногда у меня получалось быть хорошим.
– Дурачок! Ты лучший, – Афродита вцепилась в него взглядом:-
Как же сделать так, чтобы я не умерла?
– Ты не умрёшь, – эти слова выбросились из души, а не из разума.
– Прекрати! – она рассердилась.И добавила: – Ко мне приходил священник.
– Зачем? – удивился Амадей.
– Я попросила привести его.
– Зачем, Афродита?
– Было так интересно. Никогда не видела живого священника, – она расхохоталась.
– Что он сказал?
– Что он мог сказать, Амадей? Тыкал в меня Библией – этим сборником страшилок, благословлял, или как это у них называется. Короче, баловался дядька, – Афродита загрустила. – Я так надеюсь, что с приходом смерти начнётся покой. Я так искренне о нём мечтаю, а мне хотят навязать радости рая, муки ада или точно такую же жизнь, только в другой оболочке. Это напоминает конфету, которая меняет фантики, – она сжала кулаки. – Амадей, пообещай мне, что после смерти ничего не будет, тем более жизни. Ну, пообещай!
– Обещаю, ему было очень плохо.
– Ты моя сплошная радость, понял? – Афродита болезненно вспыхнула и засветилась.
– Да, – обречённо кивнул Амадей. – Почему ты не ешь яблоки?
– Ты же знаешь, я загрызаю только зелёные фрукты, а эти…
Эти просто. Для яблочности, – она казалась иллюзией, заболевшей мечтой. – Я сейчас очень мало думаю. Всё больше вспоминаю.
– Кого?
– Себя.
– Правильно, – согласился Амадей.
– И тебя.
– Правда? – оживился он.
– Ага. Помнишь как мы шли на вечеринку к Бобу, а потом передумали и сбежали во Флориду, потому что там тепло. Помнишь?
– Да, – прошептал Амадей. – Мы гуляли по каким-то подворотням и знакомились с людьми.
– Набрали кучу адресов и телефонов, но никому не позвонили!
– И объелись мороженым!
– А потом был дождь.
– Лиловый.
– С перламутром.
– Ты не хотела оскорблять его зонтом.
– И своим нелепым солнцем.
– Твои волосы пропитались каплями.
– Капли ты называл слезами неба.
– Точно! – воскликнул Амадей. – Твои волосы пропитались слезами неба и смешались с ресницами.
– А ты щурился от моей невозможности и улыбался.
– Я улыбался.
– Как хорошо ты улыбался! – веселилась Афродита. – Стоило родиться, чтобы увидеть твою улыбку. Она обещает счастье.
Моё счастье… – Афродита запнулась. – Страшно понимать, что я испортила всё на свете.
– Ты всё исправила, – возразил Амадей.
– Когда я поумнею? Знаешь, в моей любви было слишком много разума и непростительно мало сердца, – она закрыла лицо руками. – Господи, я такая грешная.
– И слава богу! – Амадей заботливо поправил ей подушки.
– Я бы хотела умереть во сне, – резко сказала Афродита. – Я ведь на самом деле трусиха.
– Ты самая отважная, – твёрдо произнёс Амадей.
– Не утешай, а то меня стошнит от надежды, – она отвернулась от мужа. – Неужели ты не видишь, я прощаюсь с собой.
Они утонули в молчании.
Наконец Амадей не выдержал:
– Я не знаю, что говорить.
– А говорить не надо, – спокойно сказала Афродита. – Ты лучше люби меня. Меня обязательно надо любить, – она задумалась. – Так странно, я знаю, что жизнь кончается, но ещё не верю в это. И не боюсь. Это оптимизм, да?
Амадей отвёл глаза.
– В конце концов, я всегда уставала от жизни.
– Ты всегда проповедовала жизнь.
– Нет, я только приспосабливалась, – Афродита попыталась улыбнуться. – Где ты был этой ночью?
– Здесь, – он взял её худенькую руку в свои ладони.
– Неправда. Я проснулась, а тебя не было.
– Клянусь, я был здесь. Ты наверное, не заметила.
– Тебя не было, – заупрямилась Афродита. – была только звёздочка. Она дрожала на территории окна. Она сбежала от Солнца. Она хотела к Луне, – Афродита замолчала, словно отдыхала от слов. – Амадей, знаешь, что такое звёздочка?
– Что? – он поцеловал её прозрачную руку.
– Это космический цветок, который вылупился из облака.
Серебряная дырочка в небе. Её продрогший лучик намекал и обещал, – глаза Афродиты стали нереально большими. В них светились слёзы. – Амадей, зачем она дразнит меня? Ей скучно. Она выпала из созвездия. Она шантажирует мою надежду. Зачем эта блестяшка убивает мой пессимизм? Хорошая звёздочка, – взмолилась Афродита. – Убирайся из моего неба! Оставь меня в покое! – у неё почти истерика. Она заметила встревоженный взгляд Амадея. – Что ты смотришь? Ну что ты смотришь?!
– Прости, – глухо произнёс Амадей.
– Почему ты вечно просишь прощения? – возмутилась Афродита. – Я что похожа на обиженную?
– Нет. Прости.
В палату вломилась осень. Яблоки – вкусные слитки солнца – кувыркались в вазе.
– Наверное, жизнь будет скучать по мне, – еле слышно произнесла Афродита. – Амадей, скажи людям, что я любила их.
– Они об этом знают.
– Знают? – искренне удивилась она.
– Конечно.
– Ты всё равно им скажи, – попросила Афродита.
– Хорошо.
– Вот и замечательно, – она мгновенно успокоилась. – А то знаешь, на свете произошла утечка любви.
– Я заметил.
– Мы пытались что-то исправить, но у нас не получилось, -сожалела Афродита. – Может, у других получится?
– Конечно получится, – уверенно сказал Амадей.
– Ты такой милый, – её глаза излучали радиацию, облучали его душу. – У тебя ведь не будет другой Афродиты?
– Нет.
– Я знаю, Амадей. Я просто так сказала, – она с трудом сбросила с себя одеяло. – Я была хорошей, правда?
– Правда.
– Не могу представить как это, когда меня нет, – Афродита стала совсем бледной. – Мне казалось, когда я буду умирать, мир сойдёт с ума от горя и наступит, по крайней мере, конец света или хотя бы затмение какого-нибудь солнца, а теперь вижу, что ничего не происходит. Всё как прежде. Самый обычный день. Даже маленького землетрясения не случилось. Обидно как-то, – она смотрела в потолок.
– Затмение сердца, – прошептал Амадей.
– Что? – Афродита отвлеклась от своих мыслей.
– У меня затмение сердца.
– А-а, – разочарованно произнесла Афродита. – Всё равно слишком мало. Ведь Я ухожу. Понимаешь, Я! А мир этого не замечает, – расстроилась она. – Как же сделать так, чтоб свет сошёлся на мне клином? Как, Амадей?
– Прости, – он опустил голову.
– До чего же ты мне надоел! – вспыхнула Афродита.
– Ты устала.
– А ты?
– Немного.
Она долго смотрела на него. Внимательно, вглубь.
– Почему ты такой грустный?
– Ты не понимаешь?
– Нет.
– Ты бросила меня в пропасть и не спасла.
– Но, Амадей, я не умею спасать, – сказала она беспечно и добавила: – Полетай за меня на дельтаплане.
– Я боюсь, – честно признался Амадей.
– Ради бога! – поморщилась Афродита. – Полетай. Ты полетаешь?
– Я полетаю.
Она довольно улыбнулась.
– Купи мне плюшевый парик.
– Хорошо.
– А где ты его возьмёшь?
– Пока не знаю, – Амадей укрыл её одеялом. Афродита не сопротивлялась.
– Представляешь, какой чудесной я в нём буду. Я привыкла быть красивой. Небо всегда любовалось мной.
– Не только небо.
– Да, не только, – согласилась Афродита. – Сейчас осень?
– Ноябрь.
– Сейчас осень, – её голос слабый и тусклый. – И я не верю в зиму.
Тишина. Слышится прерывистое дыхание Афродиты.
– Я же просила тебя напомнить! – спохватилась она.
– О чём? – не понял Амадей.
– Вечно ты всё забываешь! Я просила напомнить о твоём дне рождения.
– Какое это теперь имеет значение? – он взял яблоко, подбросил его вверх, словил.
– Вообще да, – сказала Афродита. – И всё-таки…
– Не думай об этом.
– Хорошо. Только купи мне плюшевый парик, – она следит за кем-то невидимым.
– Конечно, – обещает Амадей.
– Милый, ты знаешь как выглядит смерть?
– Нет.
– А как ты считаешь?
– Не знаю, Афродита, – ему очень не нравится такой разговор.
– Попытайся представить.
– Не хочу.
– Напрасно. В нашей жизни так мало смерти, а ты даже думать о ней не хочешь, – Афродита смотрела на кого-то за его спиной.
Амадей автоматически обернулся, но никого не заметил. – А я знаю какая она.
– Кто?
– Смерть, Амадей. Смерть. Рассказать?
– Нет.
– Она худая.
– Худая? – переспросил он.
– Очень худая, – уточнила Афродита. – Как манекенщица. И смотрит на тебя.
Амадею стало не по себе:
– Господи, Афродита, что ты такое говоришь!
– То, что ты не хочешь слышать.
– Почему она там сидит? – спросил Амадей.
– Ждёт.
– Чего?
– Ждёт когда ты уйдёшь.
– Я не уйду.
– У неё глаза цвета серной кислоты, – Афродита с любопытством рассматривает свою смерть.
– Я не уйду! – громко произнёс Амадей. – Скажи ей это.
– Она сама слышит, – спокойно объяснила Афродита.
Амадей развернулся и швырнул в угол яблоко. Оно ударилось о стену и вкусно зашипело брызгами сока.
Афродита проигнорировала этот поступок.
– Мне снова снился кошмар, – слабым голосом сказала она.
– Не надо, – попросил Амадей.
Афродита не обращает на него внимания:
– Танцуют куклы. Они приносят в жертву дочь своего племени. Они смотрят на несчастную стеклянными глазами. Кукла не вырывается. Она знает, что должна умереть для своего идола.
– Афродита, перестань! – Амадей вскочил со стула.
– Её убили. Знаешь как?
– Прошу тебя, замолчи! – он закрывает уши руками.
– Ей сломали шею, – спокойно продолжает Афродита. – И повесили на куст жасмина. Там уже болтались мёртвые куклы. Скучные куклы. Их платья порваны. Их волосы испачканы. Идол смеётся – он рад новой жертве. Одна кукла вцепилась в Другую…
Свирепые куклы. Другая жрёт Третью, а Третья закусывает Десятой.
Куклы – маньяки, – Афродита замечает реакцию мужа на её слова.- Ты испугался, Амадей? – удивляется она. – Не бойся, глупенький.
Это сон. Мой сон.
– Афродита, не мучай меня.
– Завтра я умру, – она отравила его взглядом. – А когда умрёшь ты?
– Скоро, – он устало закрыл глаза.
– Ты не обманываешь меня? – на её лице вибрировала агония улыбки.
– Нет, Афродита.
– Ты хороший.
…
– Её жизнь была как стихотворение без пунктуации. Даже смерть не поставила на ней точку… разве что восклицательный знак, -Амадей с равнодушием наблюдал за рыжим танго бросившегося вниз листа. – Афродита снова ушла. Ушла за нас двоих.
– Почему? – тихо спросил Мейсон.
– Потому что уходить – её хобби. Потому что она не умела оставаться и не понимала возвращений. В ней любили уходы – жестокие, трусливые, оскорбительно красивые. Она ушла от тех, кто остаётся. Она разминулась с жизнью.
– Мне очень…
– Уходите, – Амадей резко прервал Мейсона.
Тот опешил:
– Почему?
– Уходите.
– А вы?
– Уходите, – прошептал Амадей.
– Я отвезу вас домой.
– Не хочу.
– Афродита…
– Не надо, – жёстко сказал Амадей. – Не говорите о ней. Не думайте, не мечтайте, не рассказывайте о моей Афродите.
– О кей, но…
– Прощайте, Мейсон. Вы хороший.
Мейсон встал со скамейки, медленно надел плащ и побрёл по парку.
– Стойте, – окликнул его Амадей. Мейсон обернулся. – Она действительно умерла завтра… А я действительно умру скоро.
…
В парке бушевала осень. Она искала свою Афродиту…
© Наталья Снегур, 1999
Коментарі закриті.