о старости и соскАх

Ян слушает Земфиру.

– У неё такой голос молодой.. Сколько ей лет?

– Тридцать шесть.

– Ого, так она уже бабушка совсем, а поёт как молодая.

 

 

 

У Милы в сказке пикантное дополнение:

– Навстечу колобку лиса, хихая-хихая.

Говоит: “Колобок, колобок, сядь ко мне на сосок, а то я ничего не слышу”.

 

Земфира

Я полюбила её с первой песни. Она стала для меня Событием, Явлением, Открытием. Голос стреляющий в душу вишнёвыми косточками. Песни в самое сердце. Музыка бОльная, сумасшедшая, пронзительно чистая.

В то время со мной случилась несчастная любовь. Я сидела на балконе съёмной квартиры, курила одну за другой. И слушала её, как пророка.

“Вороны-москвички”, “узоры и голова в бинтах, стилеты засели глубоко”, “но у тебя СПИД – и значит мы умрём”, “я помню все твои трещинки”.. Всё это заслушано, прочувствованно, введено внутривенно. Сколько души и здоровья потеряно на балконе старой хрущёвки.. И всегда рядом она. Дома – в магнитофоне. На улице, в транспорте, в поезде – в наушниках.

Сколько раз Земфира спасала меня от назойливых попутчиков – включила плеер и пока, дяди. Все в сад.

Правда однажды ехал со мной парень. Поглядывал с интересом, пробовал заговорить, я отстреливалась колючим “нет” и ныряла глубже в мою Земфиру. Через несколько часов любопытство поездатого чувака зашкалило настолько, что он всё-таки спросил, что я там такое особенное слушаю.

– Земфиру.

Он согласился, что девка талантливая, и решил пооткровенничать. А откровения его заключались в том, что он нацист. Я смотрела на него и думала, неужели бывают такие люди? А пацана прорвало: он разоблачал всемирный обман – фашисты никого не травили в газовых камерах, это всё клевета евреев, и т.п. Возмущался, как наши девушки могут встречаться с темнокожими, неужели им не противно. Прицепился ко мне, смогла бы я так или нет.

Я слушала и прозревала – столько книг прочитал на эту тему, мысли работают в направлении ненависти. Мечта – очистить мир от “грязи”. А ему только двадцать.. Неужели в двадцать лет интересна такая хрень?

В общем, отказалась я соглашаться с его “религией” и спряталась в своей Земфире. Сбежала в музыку.

 

 

Когда она приехала в Киев сто лет тому назад мы, безденежные, нашли средства на билеты и, конечно, мчались на встречу к Ней. Концерт не запомнился вообще. Как-то мимо души. Мы даже забыли, что когда-то бегали на Земфирку. Вообще никаких чувств, эмоций – может, мы были вечно молодыми, вечно пьяными, поэтому не помним ничего.

А потом я стала счастливой, и грусть девочки-скандал мне уже не была близка. Я превратилась в маму, а она продолжала страдать по пьяным мачо и прочим вещам, которые мне уже были не понятны и неинтересны.

Последний альбом вообще не цепляет. Исчез драйв, осталась печаль, похожая на головную боль. Как я не пыталась вчувствоваться в новые песни – нудно, не умею дослушать ни одну до конца. И это я, которая до сих пор может по десять раз подряд слушать “-140 и вечное лето”, “До свидания, мой любимый город” и “Прости меня моя любовь”.

Не ложатся её новорожденные песни на мою душу. Не совпадаю. И так мне грустно от этого. Тычусь носом в её тепло – ведь там же было тепло, а нахожу пустоту. Пропасть.

Вчера Земфира пела в Киеве. И, конечно, мы пошли к ней. Участвовали во флешмобе. Поклонники принесли белые розы. Когда она пела, мы поднимали цветы вверх и танцевали ими в такт музыке. Потом начали передавать к центру зала. Отовсюду к сцене плыли над морем людей сотни белых роз. Наша растворилась в гигантском букете, который подарили Земфире. Она не могла его удержать. Таких букетов было несколько.. Очень красиво. С любовью.

Земфира изменилась. Из закрытой пацанки превратилась в строгую молодую женщину. Такая же тонкая, острая. В чёрном. Мы слушали, подпевали, но чего-то главного не случалось. Она тоже это чувствовала. Сказала, что Одесса вдвое меньше Киева, но вдвое громче. Мы закричали, захлопали чтобы быть не хуже Одессы.

Земфира улыбнулась:

– Я не выпрашиваю. Мы готовы работать.

И понеслась. Но снова мы оказались фригидными. А чего она нас Одессой попрекает?

– Киев, я знаю, вы нас ждали. Уже давно нельзя было достать билеты на концерт. И мы к вам хотели. Но сейчас такое чувство, что мы друг к другу присматриваемся, а ведь концерт скоро закончится.

И мы постарались достать из себя всю любовь, отпустить чувства на волю, но увы.. Я оглядывалась – зал светился огнями в темноте, но во мне не было экстаза, как на RHCP, например. Я их музыку вообще почти не знала, но кайфанула на всю катушку. Концерт “Горячих Перцев” закончился, а музыка у нас внутри не прекращалась. Мы летали ещё несколько дней в космической эйфории. Чувствовали всеобщее братство с теми, кто там побывал, словно мы вместе пережили сказку.

У Земфиры другая энергетика. Слабая.. Но это нам с Егором так чувствовалось. Я видела, как люди наслаждались музыкой, искренне радовались и танцевали.

Потом Земфира ушла. Бросила нас, чтобы вернуться снова. Мы радовались, как дети. И она пела мою любимую “Прогулку”, “Аривидерчи”, “Итоги”, “Я задыхаюсь от нежности”..

Затем снова ушла. Некоторые не такие верные фанаты, как мы, начали расходиться по туалетам-гардеробам. Но многотысячная толпа, как огромный пёс, преданно ждала своей хозяйки. Мы скандировали: “ЗЕМ-ФИ-РА!!! ЗЕМ-ФИ-РА!!!”

Но злая татарская женщина мстила нам за то, что мы не оргазмируем, как любвеобильные жаркие одесситы. Сцена пустовала. Свет то включался, то снова гас. Мы начали топать, хлопать, молить ещё дозы Земфиры. Минут пятнадцать, а может и больше, человеки излучали оптимизм, и она вышла. Извинилась, что столько времени заставила нас ждать и бить копытами. Мы простили и начали впитывать последнюю порцию её голоса.

Потом всё закончилось. А на душе ничего. То ли она уставшая была. То ли мы в другом измерении, ведь так случается – не на одной волне с человеком.

Всё равно её старые песни – мои любимые. Всё равно она – личность и талант невероятный. Всё равно я люблю её даже такую, унылую, непонятную, далёкую. Люблю её брови, татуировку-самолётик на шее, её хрупкость и сильность.

 

 

Всё равно она – Земфира, и СПАСИБО за то, что она есть у нас.

 

ночная жрица

Пора открыть страшную тайну о себе.

С наступлением темноты хочется делать это постоянно. Мысли только об этом, желание навязчивое, почти маниакальное. И тогда, чтобы удовлетворить свои первобытные инстинкты я иду.. в холодильник.

 

Почему-то под покровом ночи еда кажется вкуснее и деликатеснее. Как можно уснуть, если в холодильнике притаился воздушный, свежайший Наполеонистый тортик. Все мечты о нём, все фантазии с его участием. И как-то незаметно съедаешь кусочек, потом ещё и ещё. Нирвана уже заполнила желудок, живот и талию.

 

Образовался мир в душЕ – ведь теперь никаких метаний, что он там, а я здесь. Мы воссоединились. Мы вместе. Правду говорят, счастье не надо искать, оно всегда рядом – во мне.

Для интереса смотрю на упаковку от покойного наполеона, любопытно, сколько он весил? 550 граммов. И все эти граммы я съела за каких-то пару часов. Так вот почему к нам не прилетает Карлсон

 

– он ненавидит меня.

 

А вот котейка всегда поддерживает нашествия на холодильник, преданно крутится рядом, одобряя каждый мой поздний ужин.

 

В общем, ночью я поедаю всё, что встречается на моём пути.

 

А если не встречается, то я это найду, добуду и съем.

 

В неравном бою с моим жором страдают блинчики с творогом, соленья, яйца, хрустящие багеты, вареники. В два часа ночи я вдохновенно варю себе спагетти или жестоко расправляюсь с сыром перед рассветом. И много чаю,

 

и заесть кексом, пончиком, потом запить горячим шоколадом и успокоиться – миссия выполнена.

Теперь можно из прожорливого оборотня

 

превращаться в хрупкую красавицу и спать спокойно.