О МАНЬЯКАХ
Когда родилась Маша, я очень боялась, что у меня её заберут. Это была настоящая фобия. Воображение рисовало страшные картины. Например, гуляю я по парку и дочку в коляске везу. А ведь ко мне может подойти любой маньяк и сказать, что на самом деле это его ребёнок, и как я докажу, что Маша – моя? На ней это не написано, она совсем на меня не похожа. Где доказательства, что именно я её родила? Ведь эта мерзкая тётка-злодейка, которую я себе напредставляла может вцепиться в детёныша и орать, что ребёнок её. Или злодеев будет двое – типа муж и жена (а значит физически сильнее меня одной-одинёшенькой) – они схватят мою драгоценную Машу и убегут в неизвестном направлении! Ужас!
Как же я боялась гулять! Постоянно была начеку. Но к счастью, никто на Машу не посягал, не доказывал и не бил себя в грудь, что это он родитель самой прекрасной на свете Машушки. Кроме извращенцев-эксбиционистов, которые лихорадочно трясли своими членами из кустов, никакие придурки больше не омрачали радость материнства.
О МАЛЕНЬКОЙ ЖЕНЩИНЕ
Маша, в отличие от суровой к чужим людям Милы, всегда была очень приветливой и общительной девочкой. Она любила мир, а мир любил Машу.
Однажды стояли мы на остановке в очереди на автобус. Годовалая Маша придумала себе развлечение – протягивала свою ручку то мне, то Егору, чтобы мы её целовали. Сначала покорно целовала я, потом папа. Снова я, затем Егор. И так по десять раз. За нами в очереди стоял парень. Маша посмотрела на него кокетливо и протянула ему ручку для поцелуя.
О ПЕРВОЙ СТРИЖКЕ
Когда у Маши наконец-то отросли косы волосы (ближе к полутора годам) и можно было уже не прикрывать жиденькие три волосины (ведь их уже стало целых пять) шапочками, кепочками, сомбреро и кокошниками -тогда встал вопрос о подрезании чёлки, а то мы уже забыли, какого цвета глаза у нашего ребёнка. Стричь настоящего живого человека я боялась панически. Поэтому на этот подвиг отважился Егор.
Когда я увидела в его руках ножницы у меня случилась истерика. Тогда муж героически спрятался с ребёнком и коле-режущим предметом в ванной. Я пообещала, что буду вести себя хорошо и не стану мешать – меня пустили в как бы парикмахерскую. Но через две минуты выгнали с позором и заперлись на щеколду.
Словно раненный зверь, я металась по дверью из стороны в сторону, не находила себе места, предчувствовала, чуть ли не снятый скальп, ну или побритого под ноль ребёнка в лучшем случае. Я прислушивалась, царапалась, рыла подкоп, умоляла пустить меня в парикмахерское логово, но отец и дочь подозрительно затихли.
Когда я выломала дверь ворвалась в ванную, то увидела смущённого Егора и обчекрыженную улыбающуюся Машу. Полголовы было выстрижено пучками. Как-бы-чёлка, где начиналась, там и заканчивалась – результат подравнивания кончиков волос. В бешенстве состоянии аффекта, я выхватила дочь из лап отца. Он наивно пробовал защищаться ножницами, но разве может такая мелочь остановить разъярённую мать?
В общем, это был первый и последний опыт Егора, как стилиста. А драгоценные волосы отрастали ещё полгода – и эти полгода мы снова маскировались с помощью чадры, каски, шлема и тюбетейки.
