Когда я приехала в Киев, то остановилась у подружки. Мы вместе снимали квартиру. Оплачивали это дело наши родители. Так как я нигде не работала, каждую неделю мама присылала мне 150 гривень на еду. По воскресеньям я получала заветную сумму, беспечно тратила почти всю её за три-четыре дня, а остальные дни кантовалась на последние десять гривень, в ожидании следующего богатства.
Был понедельник. Я выгуливала себя по пустырю. На встречу мне цыганская куча, а впереди беременная цыганка,почти уже рожающая. Спрашивает, где здесь ближайшая аптека (классика жанра). И я по этой классике, начинаю усердно объяснять, как пройти. Тем более, что я никогда не судила о людях по национальности. Да хоть людоед из племени Макамба – разве можно отказывать в поддержке человеку, очень и очень беременному.
Цыганка послушала и говорит, что видит, какой я хороший человек, поэтому расскажет обо мне кое-что. И реально сообщила такие точные вещи, что я сразу ей поверила. Глядя на моё восхищение, она предложила погадать, но для этого ей нужна денежная купюра. Мы почему-то зашли в кусты. Я чистосердечно дала ей двадцать гривень. Она попросила ещё. Я дала ещё. В это время меня начали окружать остальные женщины в цветастых юбках и их бойкие смуглые ребята. Меня это начало волновать. Беременная цыганка просила ещё денег, и каждую купюру складывала особым образом в ладони. Так как вчера мы с подружкой гульнули на тридцать гривень, сейчас у меня было сто двадцать, которые я благополучно отдала “гадалке”. Когда я призналась, что больше у меня нет ни копейки, она сказала:
– А теперь смотри фокус, – дунула на ладонь с моими деньгами, и те бесследно растворились прямо в воздухе.
Я с восторгом смотрела то на коперфильдовскую цыганку, то на её пустую руку. Когда поняла, что деньги мне отдавать не будут, я прозрела.
– Жду свои деньги, – сообщила я беременной смуглянке. Она из улыбчивой и доброй сразу превратилась в пугательную и злую.
– А ну иди отсюда, – прошипела она, – пока серёжки твои не сняли.
Её подруги зашли ко мне со спины. Цыганчата что-то начали кричать на своём языке.
Я стояла в кустах с десятком громких цыганок, вокруг никого. До дороги, где ходят люди, метров сто. Я понимала, что останусь на всю неделю без копейки. Да и вообще, это так подло с их стороны.
Я посмотрела в глаза пожилой цыганки, стоявшей напротив. Меня поразила их синева. Она просила меня уйти по добру по здорову, пока не случилось больших проблем. Они окружили меня, маленькие, ругающиеся женщины… Заросли кустарника, враждебно настроенные тётки, и ещё эти ярко-голубые глаза..
– Я думала, что люди не правы, когда плохо говорят о вас. Теперь вижу, что ошибалась я, – во мне было столько разочарования. – Неужели можно вести себя так бессовестно???
Воцарилось молчание. Они смотрели на меня. Я на них.
Потом они снова зашипели:
– Иди домой!!!
– Никуда я не пойду, пока вы не вернёте мои деньги.
Они засмеялись.
– Так и будешь за нами ходить?
– Буду.
– И в табор пойдёшь?
– Пойду.
И они пошли. Я – за ними.
– Может, замуж за цыгана хочешь?
– Посмотрим.
Я не отставала от них ни на шаг. Они растерялись. Остановились.
Синеглазая сказала:
– Да она наша! Смотрите, она точно из наших! Был кто-то цыган в роду у тебя?
Я пожала плечами.
– Верните деньги.
Подошла беременная и всунула мне в руку двадцать гривень
– Всё! Иди отсюда!
– Вы взяли у меня 120.
Постепенно, ворча и ругаясь, она вернула мне купюры, которые я ей дала. Когда у неё осталось двадцать моих гривень, я сказала:
– Эти деньги возьмите себе. Желаю вам родить здорового ребёночка!
Цыганки улыбнулись, и мы помахали друг другу руками на прощание.
Когда я рассказывала об этом случении друзьям – они были в шоке. Мама вообще поседела. А я не понимала, что тут такого – я просто вернула свои деньги.
Теперь я не верю цыганам. Да и они мне, похоже, тоже. Во всяком случае, с тех пор ни разу ко мне не подходили – наверное чуют своей телепатией гадательной, что я девка жадная.
Коментарі закриті.