Однажды пришли мы всей оравой на детскую площадку. Запустила я своих метеоров и чинно села на скамеечку. В животике тихонько создавалась Мила. Маша покоряла очередную вершину, Ян кружился до изнеможения на карусели. Мелочь пузатая ковырялась в песочнице. Школьники, с языками через плечо, носились друг за другом, сметая и затаптывая всё живое на своём пути. Мамы, бабушки с тётушками неодобрительно качали головами и, сквозь зубы, делали им замечания, успевая на скаку вытаскивать из под разгулявшейся молодёжи своих ребятёнков.
По дорожкам парка неспешно гуляли пенсионеры, папы учили кататься на велосипедах радостно-перепуганных детей. Большие отцы галопом бежали рядом с маленькими велосипедами, лихо преодолевая всевозможные препятствия в виде скамеек, ёлочек и болтающих о том, о сём пенсионеров.
Недалеко от площадки стояла женщина с коляской и разговаривала по мобильному. Маша каталась на своей любимой качели, взлетая к самому небу.
Кто-то жалобно мяукал. Сначала я не понимала, откуда этот звук, но потом увидела на самом верху лестницы девочку, лет пяти-шести. Я подумала, что она так играет с друзьями, и продолжила наблюдать за Яном, приросшим к карусели, пока меня не затошнило от его бесконечного кружения.
А девочка продолжала тоскливо мяукать и забиралась всё выше. Мне это переставало нравиться. Неужели родители разрешают ей залезать так высоко?
Я снова отвлеклась на Яна, добросовестно готовящего себя в космонавты. Помахала рукой Маше. Какая-то строгая женщина попросила мяукающую девочку слезть, объяснила, что опасно сидеть так высоко. Девочка послушала нотации и продолжала монотонно мяукать. Меня это начинало раздражать.
Девочка полезла на самый верх, забралась на трубу сверху и, ни за что не держась, села на корточки.
Пронзительное “мяу” упорно заглушало смех и весёлые крики детей. Вдруг девочка упала вниз. Несколько взрослых подбежали к ней. Она плакала и держалась за живот. Женщина с коляской перестала говорить по телефону, и подбежала к ребёнку. Оказалось, это мама девочки.
Они быстро ушли с площадки. Я смотрела им вслед – испуганная женщина катила коляску, а рядом шла согнутая от боли, девочка.
Мне стало стыдно. За своё равнодушие, за безучастие, за то, что не подошла, не помогла спуститься. Капелька тепла ребёнку, плачущему от боли и одиночества, как беззащитный котёнок, забравшийся на дерево. Я не почувствовала, как невыносимо этой девочке, как ей смертельно плохо. Не поняла, что это была мольба о помощи. Крик на весь мир “Обратите на меня внимание, хоть кто-нибудь, пожалуйста! Я есть! И мне больно”.
Как много таких мальчиков и девочек сидят сейчас на площадках посреди всей этой жизни. Им, может, пять лет, а может, тридцать пять или шестьдесят – не это важно. А важно то, что они плачут, как котята, воют, как волки, а мимо пробегаем, занятые собой, мы. Нас немножко огорчает плач этих, на деревьях и лестницах, но дела, дела.. Столько всего надо успеть. А вы там, потише мяукайте. И так тошно. Мы устали. Мы выбираем видеть хорошее. Не портите красивую картинку. Сегодня нам жаль тратить на вас своё сердце.
Мне стыдно за себя.