У моих дочерей странные фобии. Вот Мила, например, опасается пальм, а Маша, когда ей было полгода, больше всего на свете боялась.. меня.. с мокрыми волосами. Стоило мне выйти из душа невысушенной – у ребёнка случалась истерика. Очень не хотелось быть героиней ужастика для родной дочери, поэтому я додумалась прятать влажные волосы в полотенце. Но проницательный детёныш, казалось, видел мою чалму насквозь и очень подозревал меня в мокроволосьистости. Когда и этот трюк не прошёл, я попросту не выходила из ванной комнаты, пока не высушу косы феном. Но умная Маша вычислила, что если гудит фен, значит у мамы ужасающе мокрые волосы. Короче сидела я в ванной и сохла естественным путём. И, конечно, в доме должен был находиться муж, чтобы было кому развлекать человека, пока я сохну и превращаюсь в нестрашную маму.
Когда Маша и Ян были совсем малявками, и пили, чай, например, или компот, всегда торжественно поднимали свои чашки бокалы и чокались друг с другом, провозглашая тост:
– За орёла! – кричала Маша четырёх лет отроду.
– За лева! – восклицал двухлетний Ян.
Дальше пили за и любовь и родителей, но сначала обязательно за лева и орёла.
Ехали мы как-то за детьми в сад и школу. В то время была я глубоко беременная Милой. И, как на зло, попали в пробку. А сад и школа вот-вот закроются – и значит, наши дети останутся на растерзание с воспитательницей и учительницей, которые хотят домой, а не сидеть с нашими сокровищами. Нас колбасило, мы хотели поскорее умчаться из пробки, и Егор, чтобы вырваться из плена автомобильной тянучки, повернул там, где поворачивать запрещено. Невезение заключалось в том, что позади нас в пробке томилась машина ГАИ, которая немедленно включила сирену с мигалкой и триумфально, как в детективных фильмах, прижала нас к тротуару. Егор не заметил её в сумерках и из-за дождя.
А вот удача заключалась в моей беременности, которая пришлась как нельзя вовремя. Егор только и успел мне сказать:
– Всё, Натка, подыгрывай! – и в панике выбежал из машины навстречу, обрадовавшимся лёгкой добыче,коршунам гаишникам.
Таким Егора я не видела никогда.. Он кричал, что у него рожает жена (то есть я), суетился, волновался, бешенствовал, мандражировал и психовал. Я с восхищением наблюдала его актёрское мастерство и даже сама поверила, что вот-вот рожу, хотя ещё можно было гулять беремчатой месяца два. Когда в окно заглянуло испуганное лицо гаишника, я изобразила потуги последней стадии, как бы приглашая доблестного стража порядка, встретить нового человека.
В общем, нас отпустили немедленно, пожелали удачи, а мы даже немножко обиделись – ведь могли бы и сопроводить нас к роддому! Но вспомнили, что нам перед роддомом ещё детей надо позабирать отовсюду и больше не держали зла на поседевших гаишников – они и так в стрессе нас покинули.
Мчались по вечернему городу к детворе, и вспоминали, как артистично и убедительно Егор метался возле почтирожающей меня. А ведь до этого он дважды рожал вместе со мной, спокойно держал мне голову, помогал шутками и своей уверенностью. Первым брал новорожденных Машу и Яна на руки в то время, как я боялась что-то им придавить, сломать или оторвать.
А когда перед третьими родами у меня дома отошли воды, прям волнами, Егор, соблюдая спокойствие, быстро примчался за мной и отвёз к врачу. Глядя на его непробиваемое хладнокровие, я иногда думаю, а понимает ли он, вообще, что происходит?
Наверное, понимает. Просто поддержке и опоре нельзя показывать свои нервы. И, кстати, артист из него получился бы весьма и весьма..
