В карманах моей куртки и жилетки до сих пор хранятся реликвии.. Я не спешу их доставать.. Вот сложенный вдвое рисунок младшей дочери с солнышком и прочими каляками-маляками, а на другой стороне листочка написанный моим нервным почерком список необходимых лекарств, которые могут спасти жизнь раненным на Майдане. Вот скомканные бахилы, которые надевала, когда входила в импровизированный госпиталь, он же операционная, потом бегала в них по улице, забыв снять.
Вот ещё листочек – Молитва за Україну, потрёпаный кусочек жовто-блакитної стрічки, использованные грелки для ног, которые спасали меня в мороз, пара конфет – угощение ребят из Самообороны.
В моих карманах побывали строительные перчатки, в них таскала брусчатку для баррикад. В моих карманах хранились сто пять гривень, мятые, особые – 19 февраля из Михайловского выбежала девушка в смешной шапке, попросила купить свечей, они пригодятся если вдруг введут ЧП и отключат свет, а ведь надо делать операции.. И отдала мне, незнакомой, проходящей мимо, все деньги, которые у неё были с собой. На эти гривни мы купили 21 свечу, и ещё триста свечек на деньги людей, знакомых и незнакомых, которые присылали деньги мне на карточку. К счастью, свет не отключили, и свечи не пригодились в ту ночь. Они пригодились для другого.. Мы узнали их на Институтской и Грушевского, они горели с тысячами других свечей в память о расстрелянных ребятах..
Страшные февральские дни закончились, но я не спешу прощаться с реликвиями в моих карманах. Трогаю пальцами марлевую повязку, и переношусь в 18 февраля, когда попрощалась с детьми навсегда, и шла пешком к Майдану, а за спиной тяжёлый рюкзак с медикаментами. Шла через город, а город беззаботно шёл с работы мне навстречу, люди разбредались по норам – подальше от пылающего Майдана, где боролись и погибали те, за кого буду молиться вечно. Я шла по Киеву сквозь людей, отправившихся на вечерние пробежки, прогулки с собаками, шла сквозь затаривавшихся в магазинах и бутиках, мимо надушенных, пижонски одетых “мужчин”, идущих на блядки, договаривающихся по мобильным о свиданиях. Их жизнь ничем не нарушена, им похер, что в нескольких километрах идёт война.
Майдан в огне. Взрывы оглушают. В профспілки, тогда ещё не сожжённые “беркутом”, меня не пустили – слишком близко к баррикадам. Егор с Димой отдали лекарства. Рюкзак стал легче, легче стало и на душе – ДОНЕСЛА! хоть немножко помогла, хоть капельку.
Оглядываюсь. Майдан, милый, родной Майдан.. Поём гимн под взрывами. Вижу глаза девушек, испуганных, но всё равно приехавших сюда с другого конца города.. Хотят накормить нас борщом из термоса. Боятся, вздрагивают от гранат, но стоят, не уходят, в десятый раз предлагают свой борщ.. все сразу становятся близко знакомыми, делятся друг с другом шарфами, чтобы не наглотаться газа, перчатками, чтобы не так ранить руки о холодную брусчатку.
Всё время ведут, несут раненных. Некоторые, окровавленные, шатаясь, идут сами, чтобы не отвлекать других от работы.
Мужчины, раздетые по пояс разбивают брусчатку. Быстро складываем её в мешки. Ребята несут их к баррикадам. Возвращаются оглушённые, кашлящие от газа и дыма. Одного парня подёргивает. Он присел на корточки, закрыл лицо руками, пока ждал, чтобы в мешок снова положили порцию камней. Женщина уговаривает его больше не носить. Он, подёргиваясь, отвечает:
– Ничего, всё хорошо. Пожалуйста, дайте мне мешок, – взваливает на плечи. – Спасибо!
Перевожу взгляд – передо мной мужчина и женщина. Держатся друг за друга, потерялись в пространстве, их тоже дёргает. Контузия.
Мешки рвутся от тяжести. Передо мной на земле стоит кожаная женская сумка, полная брусчатки.. этот народ не победить.
Кувалды ломаются от беспрерывного раскалывания брусчатки. Ломаются лопаты, топоры. Только люди не ломаются.
Смотрю на лица, сосредоточенные, открытые, светлые. Благодарят друг друга, извиняются, если задели кого-то случайно.
Девушка в красивом цветастом платке помогает взвалить мешок на плечи парню. Он желает ей хорошего мужа, здоровых деток и обещает ей защищать Украину от нечисти.
Люди неожиданно встречают старых знакомых:
– Где бы мы ещё увиделись! – шутят, обнимаются и вместе отправляются укреплять баррикады.
По Майдану идёт слепой. Идёт решительно, стучит палкой по земле, громко просит расступиться и дать ему дорогу. Ещё недавно он разносил бутерброды на Грушевского. Этот слепой видит главное, настоящее, то что не хотят видеть “зрячие” люди, прячущиеся по норам, думающие, что это их не касается. Он – инвалид физически. Они – инвалиды душевные.
Возле колонны, у Главпочтампта, стоит парень в балаклаве. Одной рукой прижимает к себе любимую девушку. В другой руке бита. Девушка прижалась к его груди, замерла, закрыла глаза. У него взгляд обречённый и в то же время решительный. Стоят молча. Единое целое. Друг в друге.
Люди продолжают очищать Майдан и Крещатик от брусчатки, словно снимают панцирь, словно хотят освободить святую землю от камня, чтобы задышала она в полную силу. А над полыхающим Майданом стоят пожилые женщины с бездонными, как небо, глазами и молятся, молятся, молятся, глядя то на объятые огнём баррикады, то на нас, передающих задубевшими руками холодную брусчатку.
Старики, которые еле ходят, молодые, которым ещё жить и жить, грузины, евреи, русские, армяне, украинцы, мужчины, женщины – все здесь. Слились в едином порыве, словно организм, который борется за жизнь.
Рука ныряет в карман куртки, нащупываю очередную реликвию – душа переносится в те страшные, великие дни. Их важно помнить.