БОЙЦОВСКИЙ КЛУБ

Залезла в память. Конфликтов в жизни было много. Но врагами этих людей назвать не могу.. Скорее, непониматели меня или обижатели тех, кто мне дорог. Враг – это что-то очень весомое, о ком, возможно, много думаешь, кому хочешь мстить.. Так, наверное..

Во взрослой жизни таких людей со мной не случалось. А вот в детской..

Мне было восемь лет. Я гуляла во дворе со своей шумной компанией казаков-разбойников, и вдруг заметила девочку в дождевом плаще. Полноватая, немного странная, она бродила по лужам и наблюдала за нашей игрой.

Мои дружбаны, видя диковатость незнакомки, начали её подкалывать. Она тихо огрызалась, чем ещё больше провоцировала издёвки. Было противно смотреть на эту травлю. Я запретила ребятам подшучивать над девочкой и пошла к ней знакомиться.

Она отвечала грубо, но я понимала, девочка сейчас колючая, как ёжик, потому, что наслушалась всяких гадостей о себе. И всё-таки она сказала, что зовут её Люда, живёт в Киеве, точнее, даже бежала из Чернобыля, и приехала сюда на месяц.

Я пригласила её поиграть с нами. Она нехотя согласилась, а мои кореша нехотя приняли её в нашу банду.

С этого дня я брала её за руку и от всех защищала. Ребята говорили, что я делаю глупость, общаясь с Людой, что она врёт и ни из какого она не из Чернобыля. И вообще, как я могу дружить с этой ненормальной.

А я, действительно, дружила. Мне казалось, её не справедливо обижают, и никакая она не вруха. Я смотрела в её холодные голубые глаза и не могла недоверять или подозревать. Она ведь держала меня за руку, мы шлялись по всяким брошенным стройкам, у нас были секреты. Зачем ей меня обманывать? Смысл?

Правда, в Киев она не вернулась не через месяц, ни через полгода, никогда. На мои вопросы, откуда она всё-таки взялась, Люда таинственно молчала. Друзья узнали, что она переехала из другого конца нашего города и теперь будет жить здесь всегда.

Ну, подумаешь, выдумала красивую историю о Чернобыле. Я тоже врала будь здоров, например, что мне брат мороженое из Москвы привёз.. на палочке.

Дружба набирала обороты. Единственное, что не устраивало – Люда начинала давить на меня. Я ведь всегда бегала с языком через плечо, гасала по крышам и заборам. А с Людой приходилось вести черепаший образ жизни. Она любила спрятаться от человечества в каком-то окопе или сарае, и там сидеть в темноте. А я должна была быть рядом. Она не отпускала меня побегать на волю, с ребятами. Обижалась, ревновала, угрожала.

Эти отношения превращались в тюрьму для меня. И я сообщила Люде, что больше с ней не дружу.

Тогда Люда начала мстить. Весь двор и близлежайшие дома и школы были исписаны лозунгами, какая я дура, сука и прочие эпитеты с моими именем и фамилией. Знакомые рассказывали мне, что постоянно видят, как Люда пишет обо мне мелом, кирпичом или краской на асфальте и стенах. Она не играет с детьми, не катается на качелях-каруселях. Только чертит свои письмена.

Но ей показалось, что этого не достаточно, и она ко всем своим анти-одам в мою честь, начала дописывать мой телефон и адрес на каждом углу и столбе. Двор понял – у нас завелась маньячка.

Всё это время она меня старательно избегала. Однажды, когда Люда выводила осколком кирпича моё имя перед школой, я шла мимо, и очень была рада её увидеть. Я сообщила, что злить меня не надо, и предложила стереть асфальтный шедевр. Люда весело пообещала сделать надпись ещё жирнее и ярче, что и продолжила делать на моих глазах.

Я попросила ревновать меня не столь яростно и оставила человека наедине с уличным творчеством.

Люда поняла, что месть её недостаточно мстительная и изобрела новый способ – начала воровать газеты из нашего почтового ящика. После того, как моя мама на неделю осталась совсем безгазетная, я пошла к маме Люды, и попросила успокоить свою дочь. Мама выглядела удивлённой и пообещала заняться воспитанием ребёнка.

Ребёнок продолжал пиз брать чужие газеты. Я обратилась к её матери снова с той же просьбой. Со второго дубля дошло.

Был серый дождливый день. Я шла по осеннему двору домой. Навстречу брела Люда. Я прошла мимо. Она крикнула мне в след какую-то гадость. Я развернулась и направилась к ней. Посмотрела в её холодные голубые глаза.. и мы сцепились.

Это был мой первый бой.

Дрались молча. Люда крупная, тяжёлая, сильнее меня физически.. Мы били друг друга руками, ногами в лицо, живот. Не кричали, не визжали. Словно лупили боксёрские груши. Во время битвы я открыла в себе особенность, о которой не знала раньше – я не боюсь боли. Наоборот, мне хочется драться. Мне нравится драться.

Двор был пуст. Нас никто не разнимал. Я очень радовалась этому. Я хотела бить. Когда мы устали наносить удары, вцепились друг другу в волосы (девочкам и женщинам в этом смысле повезло больше, чем мужчинам). Чуть скальпы не сняли. Усталость глыбой навалилась на тело, но никто не думал сдаваться. Мы упали на сырой песок и продолжили борьбу.

Вымотанные, побитые, растрёпанные, мы наконец оторвались друг от друга, словно сказали всё, что хотели сказать. Я еле встала с земли:

– Никогда не приближайся ко мне.

Мой враг остался сидеть на детской площадке, которая на время превратилась в ринг.

С тех пор мы игнорировали друг друга. Заборы перестали рассказывать миру, что я дура, а моя мама спокойно доставала свои любимые газеты из почтового ящика. Во дворе Люда появлялась очень редко.

А однажды меня посвятили в пионеры. Я шла домой, счастливая, гордая, понимая, что я самая красивая девочка на свете, ведь у меня алый галстук!!! И вдруг вижу, на скамейке Люда сидит. Я притворилась, что не заметила её. Грудь колесом выпятила и королевой.. да что там королевой – ПИОНЕРКОЙ (!!!) торжественно шла мимо этой несчастной октябряшки.

Потом посмотрела ей в глаза и улыбнулась нахально по-пионерски.